Андрей Ерёмин - Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

Важно отметить, что такое развитие событий отец Александр отнюдь не рассматривает как результат эволюции религий. Вслед за Ж. Даниэлу он считает Божественное Откровение Израилю вторжением в историю Трансцендентного Бога, т. е. чудом. Но, с другой стороны, это не означает, что Откровение он видит как одностороннее и тираническое воздействие на человека. В Откровении, по мысли автора, приоткрывается тайна Богочеловечества… «преломление небесного света в духе сынов Земли».

Вот почему с темой Откровения так тесно связана тема призвания. Призвания Авраама, Исаака, Иакова и вообще призвания сынов Израиля.

Призвание — это тайна, которую нельзя определить однозначно. Но вот какие ориентиры даёт нам отец Александр: прежде всего подробное описание исторического фона событий, особенностей национальной культуры Израиля и состояния религиозных взглядов. Его рассказ намного короче, чем известные работы на эту тему Соловьева, Бердяева и Булгакова, но его нельзя назвать поверхностным; эта краткость рождается, благодаря лаконичности метафорического языка автора и ясной логике повествования. «Религиозное призвание Израиля, — пишет отец Александр, — было даром великим и мучительным, и вся история народа–скитальца стояла под знаком борьбы, под знаком «исхода» — исхода Авраама из Харана, исхода из Египетского рабства, Вавилонского плена, из пут обрядовой религии. Величайшим «Исходом» был исход Израиля в Христианство, который совершила лишь часть народа» [260] Там же, с. 121. . Вслед за отцом С. Булгаковым отец Александр видит на Израиле «печать избранничества и осевого положения в Истории». И этим избранничеством он объясняет отношение Израиля к Евангельскому событию. Именно осевое положение в Истории определяет «двойственность Израиля, родившего Мессию и отвергшего Мессию». Более того, с «величием и славой избранных Богом людей» отец Александр связывает благо всех племён и народов.

В то же время отец Александр начинает развивать мысль об универсальном характере Божественного Откровения, данного сначала праотцам Израиля, а затем через пророков и Христа — всему человечеству. «Обетование Израилю, — утверждает он, — не носило узкоплеменного характера». Но светлая точка, возникшая «среди сумерек многобожия, должна была расти, расширяться и превратиться в конце концов в Новый Завет». Здесь отец Александр видит истоки вселенского характера Нового Израиля — Христовой Церкви….

Еще одна тема, поднимаемая в «Магизме и Единобожии» (связанная с Обетованием и Избранием), — это тема Союза–Завета, и самые блестящие страницы второго тома посвящены главному герою Ветхого Завета — пророку Моисею. Глава о нём возможно ещё и потому так трогает сердце, что многое в портрете Моисея напоминает самого отца Александра. Ведь им обоим в избытке была дана возможность и сила вдохнуть веру в окружающих их людей, укрепить их на пути поиска истины, вывести их из духовного рабства. И очевидно, что личный духовный опыт позволил автору написать, что именно «в общении с открывавшимся ему в горах Владыкой Вселенной черпал еврейский пророк силы для совершения своего непосильного подвига» [261] Там же, с. 208. .

В своей «Истории религии» отец Александр часто обращает внимание читателя на трагедии великих людей — Учителей человечества; как правило, эти трагедии связаны с непониманием современниками смысла их призвания и служения.

Это касается и пророка Моисея. Его судьба, действительно, была печальна. С его именем связали то, против чего он всегда вёл самую решительную борьбу, ведь именно он, как считает автор, положил начало многовековой борьбе против ритуализма.

Последний яркий портрет книги — пророк Илия, овеянный легендарной славой, окружённый каким‑то особым почитанием в Русской Православной Церкви. Пророка Илию отец Александр называет вторым Моисеем Израильской религиозной истории, который появился как раз тогда, когда Израилю снова угрожала опасность язычества, чтобы «нанести по нему сокрушительный удар» [262] Там же, с. 322. . Автор обращает наше внимание на то, что великие пророки призываются, появляются на исторической сцене, когда для народа Божия (будь то Израиль или Церковь) возникает серьёзная угроза уклонения с истинного пути.

Великие пророки Моисей и Илия ознаменовали начало духовного переворота в истории религии, но ни того, ни другого пророка, считает отец Александр, «нельзя рассматривать как изолированные явления. В то время уже все человечество как бы просыпалось после магического сна, тяготевшего нам миром» [263] Там же, с. 322. .

Вторым томом шеститомной «Истории религии» завершается предыстория религиозного возрождения человечества. И с третьего тома, который носит название «У врат молчания», отец Александр начинает своё повествование об «осевом времени» — эре мировых Учителей. Третий том посвящён религиозным исканиям Китая и Индии, четвёртый — Греции, и пятый — пророкам Ветхого Завета.

Все три книги объединяет стремление автора находить сходные черты в религиях, возникших в странах, внешне никак друг с другом не связанных. Так, хотя 3–й том чрезвычайно интересен для европейца тем, что в нём приоткрывается завеса таинственности, всегда скрывавшая учения Востока, тем не менее, при ближайшем рассмотрении читатель понимает, что ничего принципиально нового в этих религиозных стремлениях не было.

Сравнивая духовные открытия Запада и Востока, отец Александр отмечает родство как в мистических, так и в рационалистических учениях различных стран и эпох.

Говоря о мистике, он прежде всего обращает внимание читателя на то, что восточная школа безмолвия духовно очень близка к Византийскому исихазму и что именно «поразительный опыт мистиков положил начало богословию, которое принято называть апофатическим, или [264] Мень А. У врат молчания. М., 1992, с. 64. .

С другой стороны, доброе отношение отца Александра к личности Конфуция не мешает ему написать о его учении, что «эта доктрина являлась общечеловеческим соблазном» [265] Там же, с. 47. . Ибо и на Западе, и на Востоке во все времена возникали попытки «устранить высшие запросы духа из сознания человека и прикрепить его конечную цель к земле».

В глубокой заинтересованности отца Александра религиями Востока есть и ещё одна причина: мы можем наблюдать множество аналогий между духовными проблемами того времени и поисками сегодняшними — например, подобие мотивов, ведущих к разочарованию в официальных доктринах, в приземлённых идеологиях, в рационализме.

С фактом очевидного духовного кризиса «христианство закрытого типа», как всегда, не видит нужды считаться. А от возможной конкуренции со стороны других религий по привычке думает спастись с помощью государственных границ и противоестественных законов.