Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет

После долгих поисков разыскали искусного мастера-гравера Путциса. Узнав, что ему придется иметь дело с гестапо, тот поначалу наотрез отказался. Однако под настойчивым нажимом все-таки дал согласие, но потребовал письменное подтверждение, что сделал это по заданию гестапо и без какого-либо вознаграждения.

Еще в 1926 году, когда Тухачевский ездил в Германию для переговоров с одной германской авиационной фирмой, оп подписал несколько документов о техническом сотрудничестве. Теперь его подпись была использована при подделке документов.

Изготовленную фальшивку принесли Гейдриху. Он тщательно, с лупой в руке вглядывался в нее, сравнивал с подлинными документами. Пытался найти различие в машинописи — и не мог: шрифт берлинской машинки был идентичен с той, что находилась в Москве.

— А бумага! Это же финская! Найти русскую, с водяными знаками! И старого изготовления!

И вот, наконец, фальшивое досье находилось в папке со штампом военного министерства, с визами Канариса, Бормана, с пометками на полях должностных лиц, письмами. Тут же расписки советских военачальников в получении крупных сумм за предоставленную информацию. Всего в «деле» 15 листов документов, сработанных со старанием и мастерством. Меж строк улавливается скрытый подтекст недовольства руководством Сталина.

Гейдрих доволен. Теперь можно идти с докладом к фюреру.

И Гитлер тоже не скрыл восхищения.

— Что от меня требуется?

— Написать Канарису указание о наблюдении за нашими подозреваемыми чинами.

Гитлер молча написал на первом листе досье текст указания.

— Число поставите сами, — и оттолкнул от себя папку. — Немедля дайте делу ход.

В кабинет Сталина вошел его помощник Поскребышев.

— Звонит Литвинов. Просит принять по крайне неотложному делу.

— Пусть едет.

Литвинов появился с озабоченным видом. В руках папка.

— Товарищ Сталин, сегодня прибыл из Праги наш посол Александровский. Два дня назад он имел беседу с президентом Бенешем. Тот сообщил ему о произошедшем. — И Литвинов положил на стол папку.

Сталин читал неспеша, хмурил брови. То, что сообщал президент Чехословакии Бенеш, который два года назад подписал дружественный договор с Советским Союзом, Сталину уже было известно. Начальник Главного разведывательного управления Красной Армии комкор Урицкий неделю назад сообщил, что в Берлине ходят слухи о готовящемся в Советском Союзе военном заговоре. Уточнить источник пока не удалось.

И вот снова о том же.

— Тут посол ссылается на документальные улики. Они действительно имеются?

— Думаю, что имеются. Сотруднику нашего посольства Израиловичу удалось читать два подлинных письма Тухачевского. Его заверили, что имеется целое досье, которое намерены продать.

— Так за чем же дело?

— За ценой, товарищ Сталин. Они требуют три миллиона.

— Ну и что! Этим делом займется человек Ежова. Помогите ему.

Вечером того же дня в Чехословакию отправился с особыми полномочиями сотрудник НКВД. В Праге работник советского посольства Израилович свел его с человеком в цивильном. Тот себя не назвал. А это был господин Беренс, тот самый, что лепил фальшивку.

— Вот письмо Тухачевского… — представил он чекисту документ. — А вот это — резолюция фюрера после ознакомления с досье.

— Самого Гитлера? Что он пишет?

— Организовать слежку за немецкими генералами вермахта, — перевел Израилович.

— Вы можете представить все досье? — спросил энкаведист.

— Конечно. Если сговоримся в цене, — ответил Беренс.

— Сколько?

— Три миллиона рублей.

— Согласен. Завтра вы их получите.

Сделка состоялась.

На следующий день представитель Ежова получил фальшивое досье, а гестаповец Беренс уносил в распухшем портфеле три миллиона рублей.

Войдя в кабинет, Михаил Николаевич распахнул окно. Утро было по-майски ясным, солнечным, и он ощутил свежесть чуть влажноватого после дождя воздуха.

Постояв немного у окна, Тухачевский сел за стол, перекинул на календаре листок: 11 мая, вторник. Потянулся за папкой с документами, которую положил адъютант. Он всегда просматривал бумаги с утра, чтобы они не залеживались. Но тут зазвонил телефон.

— Товарищ маршал, здравствуйте. — Он узнал порученца по особым делам наркома. — Вас вызывает товарищ Ворошилов.

Нарком был явно не в духе. Не ответив на приветствие, поднялся, уперся руками об стол.

— Принято решение об освобождении вас от должности моего заместителя, — произнес он глухим голосом и бросил короткий взгляд на стоящего перед столом маршала.

Воцарилось молчание. Его нарушил Михаил Николаевич.

— Могу я узнать причину отстранения? — Голос выдавал волнение. — В чем причина?

— Решение принято правительством. Для пользы дела. — Ворошилов вертел в руках карандаш и, отведя взгляд, будто бы читал лежавший на столе документ. — Вы назначаетесь командующим Приволжским военным округом. Завершайте дела и не медля отправляйтесь в Самару. Приказ о назначении и документы вам вручат. Есть вопросы?

— Вопросов нет. — Тухачевский повернулся и решительным шагом направился к двери.

Еще несколько дней назад на совещании он заметил подозрительную настороженность к нему наркома. Тот как бы его не замечал, словно первого заместителя в зале не было. Впрочем, отношения между ними всегда были официальными, без доверительной и полезной для дела близости. Обнаруживалась как бы естественная несовместимость, не позволявшая достигнуть взаимопонимания.

Они и в самом деле были разными людьми: и по интеллекту, и по профессиональному уровню, и по характеру. Все окружающие это видели, отдавая предпочтение не наркому, а его заместителю.

Приволжский военный округ — далеко не перворазрядный, командовать туда посылают чаще всего для стажировки, перед назначением на крупный пост. Или проштрафившихся. Но в чем он виноват?

Тухачевский шел по длинному коридору, не замечая вокруг никого. Один полковник обратился к нему с вопросом, но он ответил, что не может сказать ничего определенного, потому что он уже не заместитель наркома.

— Как? — воскликнул полковник, провожая маршала полным недоумения взглядом.

Михаил Николаевич опустился в кресло, осмотрел ставший сразу чужим кабинет, в котором проработал шесть лет. Какие здесь решались дела! Какие разгорались споры! И все — в интересах армии, укрепления ее мощи, боеспособности.

Да и сейчас у него непочатый край неотложных дел. Сможет ли его преемник продолжить начатое и успешно его решить? Надо позвонить Сталину. Не мог Ворошилов без санкции Сталина сместить его с должности. Сталин обязательно должен об этом знать.

Мысль о Сталине заставила вспомнить 1 мая 1937 года. Шел военный парад. Неожиданно он поймал на себе взгляд генсека. Как всегда тяжелый и холодный, на этот раз, казалось, он пронизал его насквозь, заставил насторожиться. Не подавав вида, Михаил Николаевич стал смотреть на людской поток, разлившийся на Красной площади. Однако до конца церемонии чувствовал на себе этот подозрительный взгляд.