Анатолий Корольченко - Выбитый генералитет

Части 50-й Таманской дивизии после короткой передышки, преследуя противника, двинулись по направлению к Сарепте. Противник, отойдя к ст. Бекетовка, занял возвышенности западнее этой станции и пытался задержать наше движение.

Коротким ударом наши части сбили противника с занятой позиции и отбросили его в западном направлении. К вечеру 4 января эти части соединились в Сарепте с остальными (1-й и 2-й бригадами).

Противник, потеряв Сарепту, окончательно оторвался от Волги и постепенно по всему фронту начал отступать на юг.

Репрессии командного состава 1937—1939-х годов не могли не оказать отрицательного влияния на состояние Красной Армии, ее боеготовность и боеспособность. Места зрелых, многоопытных командиров заняли молодые выдвиженцы, часто не способные самостоятельно решать возникающие пред ними задачи. До 70 процентов командиров полков и свыше 70 процентов командиров дивизий работали в должности менее года. Это естественно отразилось на авторитете командного состава, дисциплине в частях и подразделениях, среди личного состава процветало пьянство.

Особенно слабую подготовку командного состава, ослабленного репрессиями, показала война с Финляндией. Планируя ее, советское командование рассчитывало закончить ее за 9—12 дней. Однако война длилась более трех месяцев, а точнее — 105 суток. Наши потери были ужасающими: более 272 тысяч убитых, раненых и обмороженных. 17 тысяч военнослужащих пропали без вести.

Не показали полководческого таланта ни нарком обороны маршал Ворошилов, ни главнокомандующий советскими войсками командарм 1-го ранга Тимошенко.

На состоявшемся в мае 1940 года совещании заместитель наркома обороны И. Проскуров заявил: «Как ни тяжело, но я прямо должен сказать, что такой разболтанности и низкого уровня дисциплины нет ни в одной армии, как у нас». Его поддержали возгласы с мест присутствующих: «Точно!», «Совершенно верно!».

О, эти слова потом Герою Советского Союза, генерал-майору авиации Ивану Проскурову обойдутся дорогой ценой. Его обвинят во вредительстве, назовут врагом народа и 28 октября 1941 года по устному распоряжению Берии расстреляют.

На том же майском совещании начальник управления по начальствующему составу РККА признался. что в общем числе уволенных в период 1936–1939 годов было большое количество несправедливо арестованных и уволенных. Поэтому много поступало жалоб…

Обстановка настойчиво требовала принятия незамедлительных мер по восстановлению и укреплению армейских кадров. Было принято решение о реабилитации части командиров и возвращении их в армию.

В их числе оказались будущие маршалы Советского Союза К. А. Мерецков и К. К. Рокоссовский, будущий генерал армии А. В. Горбатов, генерал-лейтенант Л. Г. Петровский, будущий генерал-майор И. И. Блажевич.

Кирилл Афанасьевич Мерецков — один из крупных военачальников предвоенного периода. Участник гражданской войны, он по окончании Военной академии РККА занимал ответственные посты в Московском и Белорусском военных округах. С января 1935 года — начальник штаба Особой Краснознаменной дальневосточной армии (ОКДВА).

В 1936–1937 годах — военный советник в войне с Испанией. Отличился там при проведении Гвадалахарской операции.

С мая 1937 года Мерецков — заместитель начальника Генштаба, а с сентября — командующий войсками Приволжского, а вскоре Ленинградского военных округов. Во время советско-финляндской войны 1939–1940 годов одновременно командовал 7-й армией, которая успешно вела боевые действия на выборгском направлении. За умелое руководство войсками армии, героизм и мужество удостоился звания Героя Советского Союза.

В мае 1940 года Мерецкову было присвоено звание генерала армии, а в августе он — начальник Генштаба.

Занимая высокие посты, он, однако, находился под наблюдением органов НКВД. В октябре 1937 года на него поступает донос от одного из работников ОКДВА. «Обвинения» были составлены по примитивнейшей для тех лет схеме. Мерецков, мол, работал ранее в штабе Белорусского военного округа, а командующим там был «враг народа» Уборевич, естественно, что и Мерецков тоже «враг», только еще не разоблаченный. И его стали «таскать» и проверять.

В тот период военком Генштаба дает ему такую характеристику: «За последнее время работал не с полным напряжением, явно проявлял боязнь в принятии решений и даче указаний. Избегал подписывать бумаги и резолюций на бумаге никаких не писал, настроен был нервозно и имел подавленное настроение. В разговоре со мной очень часто вспоминал, как его вызывали в НКВД и какие он давал объяснения».

Через полтора месяца к данной характеристике появляется приписка: «По-прежнему Мерецков настроен нервно и неоднократно в разговоре с командармом Шапошниковым (начальником Генштаба. — А.К .) говорил, что «вот на меня все показывают, а я ведь ничего общего с врагами не имел».

И все же его «взяли». НКВД неутомимо продолжал стряпать новые «дела» разоблачения в армии затаившихся и нераскрытых еще врагов.

Сфабриковав незадолго до войны новую военную «заговорщическую» группу, он включил в нее генерала армии Мерецкова, наркома вооружения Ванникова, начальника управления ПВО генерал-полковника Штерна, генерал-лейтенанта, дважды Героя Советского Союза Смушкевича, командующего войсками Прибалтийского особого военного округа генерал-полковника Локтионова.

Роль руководителя мнимых заговорщиков отводилась генералу Мерецкову. Его арестовали на второй день войны в Прибалтике, где он, заместитель наркома обороны, руководил боевыми действиями советских войск.

Один из подручных Берии, который вел следствие, позже признавался: «Физические методы воздействия применяли к Мерецкову сначала высокие должностные лица (он имел в виду Владзимирского и Меркулова. — А.К.), затем и рядовые следователи. Его били резиновыми палками. На Мерецкова до ареста имелись показания свыше сорока свидетелей о том, что он являлся участником военного заговора. В частности, были показания, что он сговаривался с Корком и Уборевичем дать бой Сталину».

«Вы отдавали себе отчет, что избивали крупнейшего военачальника, заслуженного человека?» — спросили палача-особиста.

«Я имел такое высокое указание, которое не обсуждается, — последовал ответ. — Нам приказали его сломать, и мы своего добились».

Мерецкова на допросах избивали в кровь. На очных ставках он сидел с отсутствующим взглядом, избегал смотреть на собеседника.

«Кирилл Афанасьевич, ну ведь не было этого, не было, не было!» — умоляюще протягивал руки к Мерецкову корчившийся от боли Локтионов. Но встречал измученный, потухший взгляд.