Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель

24 июня, в четверг, Геббельс завел разговор с Гитлером о возможном визите Гамсуна. То же самое сделал и Бальдур фон Ширах, который также был восторженным поклонником творчества Гамсуна и одним из тех, кто посылал телеграмму в Нёрхольм по случаю восьмидесятилетия Гамсуна. Правда, согласно дневниковым записям личного секретаря Гитлера, когда фон Ширах осторожно намекнул на встречу с Гамсуном, реакция Гитлера не была безоговорочно позитивной [445].

В субботу, 26 июня 1943 года, Кнут Гамсун, вместе с сопровождающими его лицами, с Отто Дитрихом и Эгилем Хольмбю, поехали на машине в Асперн, где их уже ждал личный самолет Гитлера «Фокке-вульф 200 Кондор». Самолет летел со скоростью 345 километров в час, они находились в полете три четверти часа, во время которых Дитрих кричал в ухо Гамсуна, сообщая ему названия красивых горных вершин, над которыми они летели. Потом пришло время освежиться, и Гамсун выпил большую рюмку коньяка.

После приземления они на «мерседесе» отправились в Бергхоф. Гамсун сидел на переднем сиденье. Герман Харрис Олл был исключен из числа приглашенных. Вероятно, организаторы встречи посчитали, что без этого друга Квислинга и специалиста по международному праву аудиенцию у Гитлера с большим успехом можно будет свести к визиту вежливости.

Встреча с Гамсуном, на которую согласился Гитлер, пришлась на не лучший период в жизни фюрера. Два года назад в разгаре лета Гитлер отдал приказ о нападении на Советский Союз. К лету 1942 года Третий рейх достиг своих максимальных размеров, знамена со свастикой развевались уже на трех континентах, а немецкие оккупационные войска стояли во многих европейских странах. Но в конце января 1943 года Рузвельт и Черчилль встретились в Касабланке, для того чтобы выработать общую точку зрения на условия капитуляции Германии.

Восьмидесятитрехлетний Гамсун, ехавший на встречу с Гитлером, все еще ощущал последствия кровоизлияния в мозг, которое случилось с ним четырнадцать месяцев назад, он был туг на ухо, а правая рука сильно дрожала. Пятидесятитрехлетний мужчина, который должен был встретить старика, находился в еще худшей физической форме. Гитлер держался на очень сильных антидепрессантах и принимал множество других медикаментов, которыми его пичкал врач. «Вместе с чередой военных поражений он утратил свою харизму и энергию, необходимые, чтобы постоянно поддерживать образ несгибаемого вождя; он выглядел усталым, с опущенными плечами, хромал на одну ногу, у него был поблекший взгляд, одутловатое лицо, левая рука дергалась. Человек явно деградировавший, в скверном расположении духа и, по его собственным словам, страдающий от меланхолии», — так описывал Гитлера в этот период один из его биографов [446].

Когда Гамсун вошел в зал Бергхофа, его встретили два человека, одетые в военную форму. Гамсуну не пришлось долго ждать хозяина, но, вероятно, он успел прочитать надпись на двери комнаты, в которую его пригласили, — «Meine Ehre heisst Treue». «Честь и верность», девиз СС. Вот куда привел Кнута Гамсуна его путь мечтателя и завоевателя.

Они протянули друг другу руки.

«Я чувствую прочные нити, связывающие меня с вами, ведь моя жизнь во многом очень похожа на вашу», — так приветствовал Гитлер своего гостя, предварительно спросив у него, как происходит процесс творчества. Сам он в основном пишет по вечерам, поделился он с писателем [447].

Гитлер провел писателя в свой рабочий кабинет. Перед огромным окном, шириной в десять метров, стоял шестиметровый письменный стол. Стены комнаты были обиты массивными панелями из лиственницы и, начиная с полуметровой высоты, выкрашены в белый цвет, потолок — темный, из мореного дуба. Он повел Гамсуна и Хольмбю в одну из комнат, представляющих собой салон, они расположились у окна. Им подали чай.

Конечно же, Гитлер откликнулся на вежливую просьбу Гамсуна, чтобы Хольмбю, как дипломатический представитель, переводил их беседу. Переводчик Эрнст Цюхнер демонстративно покинул комнату, но ушел недалеко — он расположился за ширмой вместе со стенографисткой Гитлера Кристой Шрёдер, чтобы зафиксировать все, что будет сказано. Отто Дитрих и Вальтер Хевель, один из представителей министерства иностранных дел, разместились за маленьким столиком неподалеку.

Политик хотел говорить о творчестве. А писатель, как раз наоборот, жаждал говорить о политике. Гитлер сразу понял это, когда Гамсун, прочувственно выразив свою веру в Германию, начал обсуждать оккупационную политику:

— Председатель норвежского Союза судовладельцев обращался к рейхскомиссару Тербовену с просьбой предоставить больше свободы норвежскому флоту и судостроению. Но рейхскомиссар не желает вникать в эти проблемы и просто насмехается над норвежцами, советуя им плавать по Балтийскому морю и по своим озерам.

Тут Гитлер вынужден был объяснить своему гостю, что в связи с военным временем о дальних плаваниях не может быть и речи.

— Но дело в том, что рейхскомиссар относит то же самое и к послевоенному времени, — возразил собеседник.

Гитлер привык получать от своих посетителей психологическую поддержку, заряжаться от них энергией. Он искренне надеялся, что встреча с великим писателем вдохновит его на длинную речь, возможно, на речь о гениальности, эта тема весьма интересовала его. Но этот норвежец, который, как представил его Геббельс, является одним из величайших современных прозаиков, судя по всему, отнюдь не собирался говорить о творчестве, искусстве и гениальности.

И тогда Гитлер попытался закрыть тему флота и оккупационной политики, заметив, что в данный момент преждевременно говорить что-либо определенное о будущем. Но этот упрямый старик не давал сбить себя с толку.

— Но ведь эти слова рейхскомиссар произнес в адрес Норвегии, страны, у которой третий по величине флот в мире. Кроме того, рейхскомиссар не раз утверждал, что в будущем вообще не будет ничего такого, что называлось бы Норвегией!

Опять нападки на Тербовена. В планы Гитлера никоим образом не входило выводить войска из Норвегии. Многочисленные предложения Квислинга, суть которых сводилась к тому, что Норвегия может взять на себя собственную оборону, была той самой идеей фикс, которую он никак не мог удалить из головы министра-президента. Уже в начале 1941 года фюрер отдал распоряжение Альберту Шпееру, главе министерства морского флота, приступить к масштабному строительству в Тронхейме, чтобы там можно было разместить до четверти миллиона человек. Этот город должен был стать главным опорным пунктом в борьбе Третьего рейха за обеспечение контроля над морскими путями вдоль атлантического побережья.

Гитлер решил остановить поток красноречия Гамсуна тем же самым способом, каким он в свое время заставил замолчать и Квислинга.