Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель

В Норвегии в середине лета 1945 года, за день до того, как состоялось предварительное слушание по делу Гамсуна, было сформировано новое коалиционное правительство. Как премьер-министр, представитель норвежской рабочей партии Эйнар Герхардсен, так и большинство новых министров знали, что было сказано в Москве в ноябре 1944 года.

Министры в изгнании — министр иностранных дел Трюгве Ли и министр юстиции Терье Волд встретились с советским министром иностранных дел Молотовым. Молотов ненавидел нацистов и их приспешников и поинтересовался, как именно после окончания войны Норвегия будет судить своих военных преступников. Волд дал соответствующие разъяснения. Молотов при этом настаивал на том, чтобы упомянутых судили по всей строгости закона. Но, когда во время дальнейшей беседы речь зашла о Кнуте Гамсуне, этот суровый русский точно преобразился.

Позднее сам Ли так рассказывал об этой встрече: «Когда Волд сообщил Молотову, что Гамсуна в Норвегии рассматривают как нациста и предателя и поэтому намереваются судить, то Молотов выдержал длинную паузу. Он был явно взволнован. Он заявил, что надо сохранить Гамсуну жизнь. Писатель, который создал „Викторию“, „Пана“ — это великий художник, и его нельзя судить как обычных нацистов. К тому же он уже так стар и пусть уж умрет естественной смертью. Волд заметил, что совсем не обязательно, что Гамсуна ждет смертный приговор. Молотов стоял на своем: великий художник должен спокойно дожить свой век» [470].

Тут в разговор вмешался министр юстиции, произнесший свою знаменитую реплику: «You are too soft, Mr. Molotov!» {108} [471]

Перед известными норвежскими политиками, несомненно, стояла серьезная проблема. Весь мир с интересом будет следить за тем, как Норвегия судит своего нобелевского лауреата. Имя Гамсуна все еще обладало мощной притягательной силой, и это ставило норвежское правительство в трудное положение. Кроме того, никто из обвиняемых в связи с предательством во время войны не находился в столь преклонном возрасте: осенью 1945 года Гамсуну исполнилось восемьдесят шесть лет. Он был славой Норвегии, единственным из писателей, кто пользовался большей известностью за рубежом, был Ибсен. Но никто и не падал так низко в глазах людей, как Гамсун. Он был духовным лидером, но из-за тех пронацистских статей, которые он написал во время войны, он стал предателем своего народа. Учитывая общественное мнение, требовавшее правосудия, было просто невозможно отказаться от возбуждения уголовного дела против Гамсуна.

Еще до роковой даты 9 апреля 1940 года, в тридцатые годы, многие считали, что все более и более настойчивые попытки Гамсуна защищать нацизм отчасти могут быть оправданы старческими изменениями в его организме. Во время войны это мнение стало устойчивым. Гамсуна ненавидели, но пытались также найти объяснение его предательству. В первую мирную весну многие ведущие газеты писали, что причиной всему преклонный возраст писателя и возможное старческое слабоумие. Нацисты просто его использовали, манипулировали им, поэтому его не следует сажать в тюрьму, надо просто интернировать.

Через два дня после того, как подобные соображения были высказаны в главном печатном органе правящей партии «Арбейдербладет», Гамсун был помещен в Гримстадскую больницу.

Таким образом, первый трудный шаг был сделан, вторым шагом должно было быть сформулированное обвинение. Вскоре было найдено несколько серьезных поводов для обвинения: членство в норвежской нацистской партии — «Национальное единство», активная пропагандистская деятельность в пользу нацистов и немецких оккупантов, направленная против законных норвежских властей, призывы к норвежским солдатам и матросам дезертировать из норвежской армии.

Тот факт, что Гамсун во время предварительного слушания не признал себя виновным, никого не удивил. Но когда стало известно о том, как он вел себя во время слушания и какое впечатление это произвело на присутствующих, тут уж многие наморщили лоб. Обвиняемый явно не был слабоумным. Это было подчеркнуто единственным присутствующим на слушании журналистом, и его сообщение об этом было напечатано во многих газетах.

«Дело Гамсуна» было совершенно особенное.

Он был любим соотечественниками, как никто другой. Его творчество не потеряло своей значимости, просто по политическим причинам оно было как бы заморожено, чтобы оттаять, когда придет время. Вот Квислинг извратил своей пропагандой все то, что было дорого норвежцам, в том числе и историческое прошлое страны. А благодаря Гамсуну три поколения норвежцев стали гордиться тем, что они норвежцы.

Квислинг и Гамсун. Один в расцвете сил, другой — старик. Один пытался манипулировать норвежским народом, другой сам явился объектом манипуляции. Один заслужил казнь и то, чтобы быть вычеркнутым из норвежской истории, другой скоро уже должен был умереть сам, но многое из того, что он создал, должно было остаться жить после него.

Еще один современник Гамсуна, норвежский нобелевский лауреат в области литературы, писательница Сигрид Унсет, в ответ на вопрос о том, что заслужили эти два предателя, заявила, что Квислинг должен быть казнен.

А как следует поступить с ее коллегой?

— Конечно же, он не заслуживает смертного приговора, но заслуживает тюремного заключения и конфискации имущества. Он должен находиться в каком-то месте, где его свобода будет ограничена.

Журналист, задававший ей вопросы, спросил в конце: ожидала ли она чего-то подобного от Гамсуна?

— Да, именно этого я и ожидала. Все написанное им проникнуто его собственным комплексом неполноценности, он всю жизнь повторял одно и то же, что Англия — это нация торгашей, а в Германии живет героический народ [472].

20 августа 1945 года начался процесс против Видкуна Квислинга. Обвинение требовало смертного приговора. Многие психиатры требовали медицинского освидетельствования всех тех, кому грозил смертный приговор, на предмет их вменяемости. Решение не подвергать обследованию Видкуна Квислинга вызвало возмущение главного врача известной психиатрической клиники в Виндерне, в Осло, Габриеля Лангфельда. Однако весьма влиятельные фигуры в судебных инстанциях не хотели подвергать риску целую нацию в связи с тем, что Квислинг мог быть признан психически больным и тем самым избежать наказания. Это могло пошатнуть всю систему справедливого возмездия за предательство во время войны. Что же касается другой одиозной фигуры из тех, кто пережил крушение корабля национал-социализма, Кнута Гамсуна, то в этом случае было признано целесообразным подвергнуть его освидетельствованию. Посчитали, что в противоположность ситуации с Квислингом это будет благотворным для нации. И, конечно же, главный врач известной клиники профессор Лангфельд был самой подходящей кандидатурой для того, чтобы повесить на Кнута Гамсуна правильный психиатрический диагноз. Как раз этим летом во многих своих статьях он характеризовал нацистское движение как заговор душевно неполноценных индивидов, считая, что процесс над сторонниками идей нацизма позволит в будущем предотвратить превращение Норвегии в «поле деятельности психически неполноценных личностей» [473].