Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Якоб Хегель, сотрудник копенгагенского отделения «Гюльдендаля», отказался, ведь он видел, как плохо продаются книги Гамсуна, кроме того, был наслышан о расточительстве последнего и об огромном числе его кредиторов [158] В выписке бухгалтерского отчета издательства Филипсена говорится, что не распроданы и оставались на складе следующие книги: «О духовной жизни современной Америки» — 330 экземпляров, «Мистерии» — 1030, «Редактор Люнге» — 1543, «Новь» — 657, «Пан» — 1435, «У врат царства» — 1218, «Игра жизни» — 1133. .

Тем не менее издатель все же протянул ему руку помощи. Он издал «Мункена Венда» тиражом в 2500 экземпляров, хотя ему прекрасно было известно, что книги с текстами пьес продавались только тогда, когда их автором был Ибсен.

Драма Гамсуна в стихах была тепло принята рецензентами, но никто не говорил, что это гениальное произведение. Он испытал глубокое разочарование.

А Гойя оказался совсем не Гойей, как говорили все, кто смотрел на эту картину.

Ему ничего не оставалось, как обратиться к Альберту Лангену. Не мог ли немец мобилизовать своих друзей, если ему самому не удастся найти требуемую сумму? Ланген обратился к трем друзьям, конечно же, ничего из этого не вышло, и он попытался Гамсуна утешить: «Разве Ваше положение и впрямь так ужасно? Подумаешь, поэт проигрался в какую-то азартную игру. Вы же не офицер, который может лишиться чести и звания, если не вернет карточный долг! Да, Вы были легкомысленны, но ведь у Вас зато есть талант, гениальные способности» [159] Ответ Лангена приводится в книге Туре Гамсуна «Кнут Гамсун — мой отец». .

То, что Ланген, прося о помощи Гамсуну, рассказывал о его тяжелом экономическом положении и его плохом душевном состоянии, породило различные слухи. Немецкие газеты вскоре начали писать, что норвежский писатель бесследно исчез, эти сообщения, в свою очередь, были подхвачены норвежскими газетами, вскоре распространились слухи, что Кнут Гамсун покончил с собой.

Перед Рождеством 1902 года Гамсун счел необходимым опровергнуть эти слухи с помощью официального заявления через телеграфного бюро. А дело было в том, что Гамсуна положили в больницу: у него был анальный зуд, который периодически в течение многих лет беспокоил его, позднее у него развился кровоточащий геморрой. Таким образом, у него была вполне законная причина отказаться от участия в юбилейных торжествах по случаю семидесятилетия Бьёрнсона.

Бьёрнсон был очень заинтересован в издании сборника приветствий, где и Гамсун также должен был выступить со стихотворным поздравлением.

Бьёрнсон даже навестил его в больнице.

Визит Бьёрнсона, этого подлинного хёвдинга {38} 38 Хёвдинг — вождь, изначально представитель родовой знати, предводитель военной дружины. на ниве норвежской словесности, укрепил дух Гамсуна. Чуть позднее он послал рождественское поздравление в «Гюльдендаль», в котором, между прочим, также говорилось, что некоторым его недоброжелателям в стане рецензентов скоро будет трудно его игнорировать. «Сталь моего творчества я раскалю докрасна», — писал он [160] Гамсун — Нильсену от 19.12.1902. .

Накануне Рождества его выписали. С гордостью он рассказывал всем о том, как однажды его малышка Виктория срыгнула и стала захлебываться, а он ее спас. А когда она болела, то он прижимал ее к своей голой груди, чтобы дать ей, как он выражался, живое тепло. Чтобы сделать ему приятное, Берлиот повсюду рассказывала о подвиге своего мужа.

Тремя неделями позднее, в начале 1903 года, ему предстояла новая операция. Боли в пикантном месте были тем не менее не самым плохим обстоятельством его жизни. Лежа на животе, со стенаниями он поведал о своих печалях Бьёрнсону, который теперь узнал все о его поездках с целью игры в рулетку, и о том, что он проиграл все деньги, которые были на счету его жены, — двадцать пять тысяч, и о том, что он еще задолжал некую сумму финским друзьям.

Не мог ли Бьёрнсон употребить свое влияние на их общего издателя в Копенгагене?

И тот попытался помочь. Молодой Хегель знал, что Бьёрнсону в свое время удалось уговорить два поколения норвежских писателей — во главе с Ибсеном — начать публиковать свои книги в «Гюльдендале». Теперь Бьёрнсон намекнул Хегелю о якобы существующей угрозе со стороны Гамсуна — поспособствовать созданию негативного отношения к издательству, так что оно перестанет быть главным в Норвегии. Хегель осознавал факт укрепления авторитета Гамсуна в среде коллег, ведь на 1903 год его избрали председателем Союза писателей (после того как он перед этим не захотел занимать этот пост, из-за того что ранее Союз писателей дважды отказывал ему в приеме). В конце концов Хегель и Гамсун пришли к соглашению [161] Попытки Гамсуна убедить Хегеля оказать ему финансовую поддержку происходили в несколько этапов, и в это были вовлечены несколько человек. См. Гамсун — Бьёрнсону от 20.01.1903, Гамсун — Хегелю от 22.01.1903, Гамсун — Нильсону от 23.01.1903, Гамсун — Бьёрнсону от 26.01.1903, Гамсун — Шибстеду от 23.02.1903, Гамсун — Нюгору от 9.03.1903, Гамсун — Петеру Нансену от 1.05.1903. См. также норвежскую «Афтенпостен» от 24.02.1903. Договор был подписан 7.05.1903, HPA-NBO. .

Сумма на счету Берлиот была наконец восстановлена. Однако в целом его финансовое положение было удручающим — так, согласно новому договору, все авансы и гонорары Гамсуну должны были уменьшиться, кроме того, он обязан был вернуть долг финнам. Прежде чем договор был подписан, он стал настойчиво требовать у «Гюльдендаль» увеличить процент отчислений. «Неужели лишь мой достаточно молодой возраст является препятствием для этого?» — с иезуитской улыбкой вопрошал он.

В марте 1903 года Ибсену исполнилось семьдесят пять лет. При этом никому, конечно же, не приходила в голову безумная мысль, что Гамсун, который в последние пятнадцать лет постоянно оскорблял всемирно известного драматурга, вдруг опубликует какое-то приветствие в юбилейном сборнике. Но при этом никто даже не мог представить, что к юбилею Ибсена выйдет в свет книга, в которой Гамсун еще раз бросит камень в сторону своего собрата по перу. И все же такое случилось. Вот что говорится об Ибсене в книге «В сказочном царстве»: «Хенрик Ибсен в своей игре дошел до того, что много лет подряд сидел с выражением сфинкса в одном и том же мюнхенском кафе за одним и тем же столиком, в одно и то же время дня. И потом, куда бы он ни приехал, ему приходилось продолжать эту игру, он был вынужден сидеть на глазах у публики в одном и том же месте, в одно и то же время. Люди ждали этого от него. Может быть, порой ему было невыносимо, но у него хватало сил это выдержать. Оба они — очень сильные личности и Ибсен, и Толстой <���…>, но все-таки, будь они чуть более велики, они, наверное, не относились бы к себе так серьезно. И первые посмеялись бы над своей долголетней игрой» [10: 109]. Повсюду писали и говорили об Ибсене, его персонажи заполонили все европейские сцены. И при этом ни один режиссер ни в Норвегии, ни в другой скандинавской стране не изъявил желания поставить «Мункена Венда». Интерес к трилогии о Карено оказался отнюдь не таков, как ожидал Гамсун. Он понял, что ему следует отложить в сторону, если не насовсем, и создание другой драматической трилогии, первая часть которой уже была написана. Но при этом он не оставлял идеи написать такую пьесу, которая принесет ему большой коммерческий успех и вознесет его имя так, что его слава превысит славу Ибсена.