Ингар Коллоен - Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Гамсун расстался с идеей, что высокое предназначение женщины заключается в том, чтобы вдохновлять мужчину на творческую деятельность, сначала погружая его в опьянение любовью, потом в опасную эротическую игру, и при этом оставаться недоступной. Как Дагни в «Мистериях», Эдварда в «Пане», Терезита в «Игре жизни». Постепенно изменяя свою манеру письма, он уходит от доминирующего самовыражения к интерпретации поведения своих персонажей. На передний план он теперь выдвигает материнскую суть женщины.

Расставшись в 1906 году с Берлиот, он тем не менее не расстался с мечтой о женщине, которая вдохновляла бы его.

Встретив через два года Марию, он безудержно культивировал эту идею. Ведь она была призвана превратить его в короля поэтов. Завоевав Марию, он начинает переделывать ее характер. И вскоре она становится хозяйкой в крестьянской усадьбе.

Скорее всего, для Гамсуна было в этот период важнее описывать «чуму», которую несет с собой дух нового времени, нежели любовь. Таким образом, роман «Последняя радость» он заканчивает словами, прямо обращенными к читателю: «Тебе пишу я, новый дух Норвегии. Я написал это во время чумы, ради чумы. Я не могу остановить чуму, нет, ее уже не побороть больше, она придет под защитой нации, среди тарамбумбии. Но когда-нибудь она прекратится. А пока я делаю то, что могу, восставая против нее. Ты делаешь противоположное». Он не решается на этом закончить. В последней фразе он предвещает, что будет делать упор на общественно значимую тему: «Но я все-таки заставлю тебя понять, что я близок к истине. В таком случае, так и быть, я не буду называть тебя идиотом».

Уже перед началом рождественских продаж, в декабре 1912 года, ему сообщили, что «Последняя радость» выйдет тиражом в пять тысяч экземпляров. К тому времени он отнюдь не был избалован большими тиражами: «Тираж так огромен, что мне прямо-таки трудно осознать это, я считаю, что „Под сурдинку“ гораздо лучшая книга, ведь я писал ее, будучи моложе на три-четыре года», — не без доли кокетства писал Гамсун своему копенгагенскому издателю [219] Сванстрём — Гамсуну, начало декабря 1912, HPA-NBO. Гамсун — Петеру Нансену от 10.12.1912. .

Рецензии были разные, те, что позитивные, — превозносили Гамсуна до небес. Свен Ланге задал тон в «Политикен»: «Здесь целиком раскрылось дарование Гамсуна. Это он — пантеист со времен своей молодости, человек, страстно любящий природу и поклоняющийся ей, умеющий изобразить тончайшие оттенки чувств, каким он был в „Пане“, это он — острый и своенравный полемист в „Нови“, яркий описатель бурных любовных сцен в „Игре жизни“. Здесь же проявилось и изощренное стилистическое мастерство романа „Мистерии“» [220] Свен Ланге в датской «Политикен» от 28.11.1912. .

А самое главное, на что оказался способен Гамсун, так это опровергнуть свой собственный тезис о том, что к старости у человека ослабевают все способности.

Успех имел разнообразные последствия. Перед самым Рождеством Гамсун бахвалился перед своим старым знакомым в Бергене: «Хо-хо. У меня в крови весна, сплю с женой, черт бы меня побрал, на полную катушку, да так, как давно у меня уже не было» [221] Гамсун — Кёлеру Ульсену от 20.12.1912. .

Но потом он снова захандрил. И Марии с трудом удавалось делать вид, что она не читала тех пугающих слов в его письме, где он говорит о желании продать усадьбу. И тем не менее это Рождество для их небольшого семейства оказалось более приятным, нежели предыдущее, их первое Рождество в Скугхейме, когда его неврастения испортила им праздник.

Сразу же после наступления 1913 года Гамсун вновь сбежал из дома, на этот раз в местечко на шведской границе. Мария не скрывала своей грусти, ей было горько, что она так и не удержала его дома, он сбежал, несмотря на все ее усилия уберечь его от малейшего беспокойства. Он продолжал свое творчество, невзирая на обилие корреспонденции, которая отнимала у него все больше времени. Однажды он получил целых 17 писем, и это уже была третья порция за неделю.

Комната на почтовой станции у шведской границы, где он остановился, была холодной, с четырьмя окошками со ставнями, он сидел тепло одетый, спиной к печке, воздух был сухой. Однажды уличный термометр показал минус тридцать девять градусов. Уже к концу февраля он перестал сомневаться, что книга, над которой он начал работать, должна получиться. Через месяц он констатировал: «Книга должна получиться отменной, хотя работы много и не продохнуть. Кажется, все идет так хорошо, что я бы мог продолжить и дома, — размышлял он. — Только бы мне не слышать голос Туре. Это не значит, что он меня беспокоит, бедняжка, но я до истерики боюсь, что мне что-то помешает. Дома у меня нет покоя, я сижу и прислушиваюсь к разным звукам. Либо смотрю на часы: сейчас малыш должен спать, вот-вот его вывезут на прогулку, сейчас его купают, а теперь укладывают в кроватку. И все такое. <���…> Это просто ужасно, но я больше не человек, я инструмент творчества, просто истерия и сплошной комок нервов» [222] Гамсун — Марии Гамсун в 23.01, 14.02, 3.02. и 28.02.1913. .

Совсем ненужное объяснение. Мария и так понимала все, что с ним происходит. Но тем не менее она почувствовала некоторое облегчение, когда он сам поставил себе диагноз.

Через два месяца он снова приехал в Скугхейм. Усадьба требовала значительных вложений. Его долг «Гюльдендалю» на рубеже 1912–1913 годов составил 18 255,99 кроны, при этом ежемесячная выплата Гамсуну от издательства составляла 300 крон. Сумма, равная на Хамарёе годовому жалованью наемного рабочего. Так что долг Гамсуна рос. Из России он уже получал меньше денег. После смерти Альберта Лангена в 1909 году отношения Гамсуна с этим издательством стали прохладными. По мнению Гамсуна, оно не приложило необходимых усилий для продвижения его пьес в Германии. Когда издательство замешкалось с выпуском его собрания сочинений, он тут же подписал контракт с другим издательством в Мюнхене — издательским домом «Георг Мюллер». Преемник Альберта Лангена Корфитц Хольм выразил Гамсуну свое негодование и потребовал с него неустойку в 100 000 немецких марок за право публиковать в других издательствах все те книги, которые вышли у Альберта Лангена с момента судьбоносной встречи в Париже двадцать лет тому назад. Отношения между двумя издательствами становились все более напряженными. Гамсун рассчитывал, что сможет иметь дело с обоими, но вскоре понял, что это невозможно. Когда издательство Георга Мюллера чуть задержалось с ежемесячными выплатами, он счел это поводом, чтобы вернуться к сотрудничеству с прежним издательством. Он обвинил новое издательство в невыполнении контракта. Последовал незамедлительный ответ — угроза требования возмещения ущерба за нарушение контракта. В начале лета писатель должен был отправиться в Кристианию для консультации со своим адвокатом.