Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем

Тушь делали сами. Собираешь горелые спички, долго собираешь, а потом поджигаешь их — получается, естественно, пепел. Этот пепел перемешиваешь с сахаром, с крошечками мыла, добавляешь воду и получившуюся массу ровненько распределяешь в спичечную коробку. Масса застывает, и получается абсолютный «Кристиан Диор».

А тени находились в любом месте стены — под белым слоем лежит купорос, соскребешь, и вот тебе тени от «Элизабет Ардэн».

Я не перестаю удивляться изобретательности моей новой компании.

Поджигается палочка от головки чеснока. Затушив огонек, получаешь косметический карандаш, который может соперничать с фирменным французским. Свекла — румяна. Черным хлебом моем голову. Из геркулесовой каши — изумительная маска. Очень смешно мы выглядим после завтрака, когда дают вышеупомянутую кашу. Ею пользуются даже те, кто слыхом не слыхал о косметике. Представьте себе бабушку-горянку из Дагестана в маске из геркулеса, темпераментно рассуждающую о падении нравов.

Украшения у нас тоже есть. Сушим яблочные косточки, потом нанизываем их на нитку, выплетаем, как Позволит фантазия: бусы, серьги, кольца — довольно красиво.

Баня для нас — счастье! Она тоже строилась еще при Екатерине Великой, поэтому в ней просторно и не душно — здорово! Приготовление к бане — целое событие. Достаются невероятной красоты мочалки, тапочки, связанные из цветных целлофановых пакетов. А мыло? Кому не приносят передачи, те собирают обмылки, под струей воды сбивают их в массу, а потом эту массу формуют о стену — получается эффектный мозаичный шар. А мундштуки? Из корпусов старых авторучек — сама элегантность!

— А я знаю «Песняров». С одним из них у меня был роман.

— С кем, Наташ? С кем?

Наташа подняла мордочку вверх и с огромным достоинством пропела, объясняя, с кем у нее был роман:

— С «Вологда-Вологда-Вологда-да»!

Опять взрыв хохота!

Надо сказать, что в тюрьме много смеются. Поразительно, но это так.

Вот и обед. Несколько человек — за столом, остальные — на шконках. Супы или густые — муку добавляют, или очень жидкие, как вода. Когда мне передают миску, Ромашка обязательно заглядывает в нее, даже приподнимается со скамейки, чтобы как следует заглянуть.

Спрашиваю:

— Ромашка, что ты там высматриваешь?

— Ты же у нас культ личности, а вдруг тебе мясо положат…

— И тогда что?

Опять хохочем…

А потом приехала библиотека. В Бутырке потрясающая библиотека! С тех времен еще, с революционного разгула. Я заказывала «Государь» и «Историю Флоренции» Никколо Макиавелли и любимого мною Грина Александра Степановича «Блистающий мир». Привезли!

Хороший день у меня получился — 18 июня 1983 года — день моего рождения.

Когда все уснули, я потихоньку открыла дневник и записала, что записалось.

Кормушка открылась, и вертухайка — так зовут дежурных — сделала мне замечание:

— Малявина, спать! А то в боксик пойдешь.

Боксиком действительно можно напугать. Там воздуха вообще нет. Ужасное место. Печальное.

Я повернулась. Спать не хотелось. Легла так, чтобы неприятная дежурная не видела, что я читаю «Блистающий мир». Потрясающе! Наслаждение!

Заснула под утро, но тут же проснулась: подо мной Глафира плачет. Неожиданно это. У Глафиры всегда одинаковое настроение — без слез и без смеха. Что же делать? Откликнуться? А вдруг ей будет неприятно? Наклоняюсь.

— Глафира, успокойся, милая.

— Валя, ты подумай, где справедливость? Бандиты, убийцы получают по десять лет, а тут рубль у государства возьмешь и сидишь, сидишь, сидишь… В каменном мешке гнию вот уже пять лет, а потом на зоне придется пахать лет десять.

Я не знала, что и ответить. Спустилась вниз.

— Посиди со мной, — попросила Глафира. — Я тебя тоже жалею. — Она вздохнула. — Как ты оказалась здесь? Не понимаю. Порой думаю, что тебя для роли сюда засунули, ну, чтобы ты поняла про эту жизнь.

— Нет, Глафира, не для роли.

— А почему у тебя до сих пор нет обвинительного заключения?

Глафира сказала не так длинно, она сказала проще:

— А почему у тебя до сих пор нет «объебона»?

— Сама удивляюсь, Глафира.

— Как же так? Нет, Валя, это непонятно. Без «объебона» так долго не сидят.

— Не знаем мы законов наших, не знаем прав своих. Да и есть ли у нас права, Глафира?

…Как-то я гуляла по арбатским переулкам. Шел крупный снег. Тихий такой вечер… Встречаю Риту, она в музее Театра Вахтангова работает. И Рита мне говорит: «Тебе бы адвоката хорошего пригласить». «А зачем?» — спрашиваю. Я действительно не понимала, зачем мне нужен адвокат. И позже, когда мне предложили ознакомиться с делом, не приглашала. Читала сама и не переставала удивляться диалогам следователя и некоторых моих коллег.

— Я обнаружила, Глафира, что иные меня предали, а я почитала их всем сердцем. Я не верила в то, что меня могут арестовать, как не верю теперь, что буду осуждена… А заключение пока сочиняется. Трудно, по всей вероятности, оно им дается.

— А покажешь, если пришлют?

— Хорошо. Пойди умойся, Глафира, не надо, чтобы видели тебя заплаканной.

Глафира пошла к умывальнику, спина прямая, тяжелая коса почти до колен.

Ну, вот и гимн: «Союз нерушимый республик свободных…» Началось движение. Мы с Глафирой успели сделать утренний туалет и теперь ждем проверки. От умывальника тянется по всей камере очередь.

Прошла проверка.

Принесли так называемый чай.

И вдруг истерический крик:

— Где моя колбаса, суки? Кто сожрал мою колбасу? — кричало мужеподобное рыжее отвратительное существо со старческим ртом.

Все молчат, занимаются своими делами, только Седовласая, подруга противного существа, соскочила со своей шконки, налетела на молодую грузинку и стала бить ее.

Грузинку уже били не раз, и никто не заступился, потому что она обвинялась в убийстве ребенка. Такие здесь законы.

А Седовласая просто садистка. Ей доставляло огромное удовольствие бить обезумевшую от страха грузинку. Эта Седовласая с удовольствием шарахнула бы кого-нибудь другого, но смелости не хватает, а здесь можно разгуляться, никто не остановит. Скандал вспыхнул, как огонь, и грозил этот огонь обернуться пожаром.

Два раза открылся глазок в двери — в него дежурные следят за камерой. Кормушка не открылась. Замечания дежурные не делают, значит, скандал учинен специально. Я подозревала, что мужеподобное существо — куруха, то есть стукачка, теперь убедилась окончательно.

Что же делать? Как все это остановить?

А Золотая со своей подругой смеются. Что смешного? А они хохочут… Почему — Золотая? Она работала на фарфоровом заводе и имела отношение к жидкому золоту, оно ее и подвело.

Я хотела было спуститься вниз, а Золотая опять хохочет:

— Валюта, не надо. Сейчас кашу принесут, и все успокоится.