Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем

Преотвратное же существо уже вопило про какие-то носки — мол, носки сперли.

— Ой, не могу, — хохочет Золотая.

Я нагнулась к Глафире:

— Глафира, почему не появляются дежурные?

— Не обращай внимания…

Приподнялась ко мне:

— Я прошу тебя: никакого внимания.

Ромашка сосредоточенно смотрела на скандалисток, не произнеся ни слова.

Хлопнула кормушка, привезли кашу. «Пионер» называется. Не знаю, почему «пионер», по каким таким признакам, но «пионер» — и все тут. Все ринулись к кормушке…

Какое тяжелое утро после вчерашнего светлого дня. Боже ты мой!

Моя соседка Галочка заботится обо мне:

— Пойдем за стол.

— Не хочу, Галочка.

— Ну я тебе сюда принесу.

— Не надо. У нас что-нибудь осталось из еды?

— Нет, только луковица, — засмеялась Галочка. — Ничего, выдержим, завтра ларек.

Легко спрыгнула вниз и принесла два «пионера» и две кружки чая.

— Луковицу съедим в обед, — сказала Галочка, взяв на себя роль хозяйки.

Я взглянула на грузинку — та уткнулась в подушку и как-то странно мотала головой.

После завтрака я прикрыла глаза полотенцем, чтобы свет не попадал, и стала медленно про себя приговаривать то, что помнила из советов Владимира Леви: «Покой. Священный покой. Всеобъемлющий покой. Великий покой».

Стало легче.

А Седовласая с мужеподобным мерзким существом резались в домино, громко смеясь и стукая костяшками нарочно сильно. Что-то у них не вышло. И смех наигранный, и стук костяшек чрезмерный.

А если бы я вмешалась? Кое-что и вышло бы. Права Глафира: нельзя мне было участвовать в их мероприятии. Скоро прогулка. Опять небо в клетку. Опять ходить по кругу. Но воздуха хочется! Пусть небо в клетку, но ведь небо же!

Когда шли длинными коридорами на прогулку, на одном из постов вертухайка почему-то стукнула меня под грудь тыльной стороной руки. Нет, не больно стукнула — небрежно. Вертухайка была с заплетенной косой, явно приехавшая по лимиту. Не знаю, как уж получилось, но я взяла ее за косу и сильно наклонила ей голову вниз. Она от неожиданности не пикнула..

Седовласая почти проорала:

— Гляди-ка! Ну надо же!

Но никто не обратил внимания ни на мой поступок, ни на реплику Седовласой.

Что за день сегодня тревожный такой?

Все. Буду думать про Грина.

Купаться в небе и думать о летающем человеке по имени Аруд из «Блистающего мира».

Ну что за день? Ввели во дворик. Совсем маленький. Есть побольше, есть даже большие, а этот — крохотный. Здесь и по кругу не походишь. Может быть, это и хорошо, постоим, посмотрим ввысь.

Воробышек прилетел и смотрит, смотрит… и так головку наклонит, и эдак. Я засмотрелась на него. Нашим дамам непонятно — чему я улыбаюсь? Увидели воробышка и тоже обрадовались, как дети. А он «чик-чирик» и улетел. Прислонилась я к теплой от солнышка стенке дворика и не могу наглядеться на причудливые облака. Вверху над нами появился вертухай, симпатичный такой, смотрит на нас, улыбается. Птичка увидела его и кричит: «Радость моя, что-то жарко…»

И стала расстегивать кофточку. Птичка наша красивая, и она, конечно, понравилась симпатичному вертухаю. Пожилые дамы стыдят Птичку, а она посылает их куда подальше. И почти снимает кофточку. Ей сейчас хорошо! Они смотрят друг на друга уже серьезно. Но пора расставаться: прогулка окончена. На прощание она еще раз крикнула ему: «Радость моя!» Грустно так крикнула.

Проходим пост, где дежурит та, с заплетенной косой. Смотрю на нее. Она вдруг говорит:

— Я думала, там книга у тебя.

Оказывается, книгу хотела обнаружить. Но удивительно то, что она заговорила со мной. Молодая еще, неопытная. Тоже оборзеет. Тем не менее настроение мое улучшилось от признания молодой вертухайки.

Грузинки с нами на прогулке не было. Ее увели в санчасть. Когда мы вернулись, не нашли ее на месте. Все обратили на это внимание. Директор ресторана из Адлера вдруг закричала, обращаясь к Седовласой и мужеподобному существу:

— Сволочи! Грузинка не возьмет вашей вонючей колбасы!

И заплакала. Директор ресторана сидела за хищение по статье 93 прим. Таких называли «примовскими». «Сволочи» молчали. Конфликты с «примовскими» не положены.

Я заметила, что все как бы распрямились, всем стало легче. После обеда началось абсолютное ничегонеделание. Трудное время.

Вечером я люблю смотреть сквозь «решку» — это железные жалюзи, намертво приваренные к окну. Смотрю в отверстие между «ресничками»-железяками на белый дом, что напротив. На последнем этаже окно с красноватым теплым светом. Я уверена, что там живут хорошие люди. Судороги беспокойства исчезают, и светлые надежды окружают меня, и я верю, что все в мире идет к лучшему…

Опять не спится, а дежурная сегодня совсем злющая — не почитаешь.

В углу старушка молится. За что сидит старушка — не знаю. Она всегда молчит. Никто не обращает на старушку никакого внимания, вроде бы ее вообще нет, а ей от этого спокойно. Никогда позже я не видела ее чем-нибудь озабоченной. У меня такое впечатление, что она жила здесь всегда.

Чтение приговора все длится и длится. Устали все, и все с нетерпением ждут результата: сколько дадут лет? Сколько — вот что интересовало всех без исключения.

Пытаюсь вслушиваться и я. Мелькает мысль, что текст приговора выгодно отличается от обвинительного заключения. Судья, конечно, профессионал в своем деле.

Под ее лихим пером комната наша вся оказалась в крови. Море крови. А между тем доктор «Скорой помощи», вызванный наконец для свидетельских показаний на одно из последних заседаний суда, четко сказал, что у Стаса было внутреннее кровотечение и что он вообще не видел крови до того, как выхватил из моих рук нож и порезал мне пальцы… Я на мгновение прикрываю глаза, и вновь передо мной возникает яркая, словно не потревоженная временем картина: красное на белом. Но это не кровь. Это — вино, с глухим бульканьем стекающее в раковину.

Конечно же, я выпила на глазах у Стаса не все, что было в бутылке. Уйдя на кухню, вылила остатки вина в раковину. Возвратившись, я совсем не удивилась, обнаружив, что Стас медленно клонится на ковер, словно нечаянно уснувший от сильного опьянения человек. Он и прежде, когда был пьян, любил укладываться на ковер. Вот из-за обычности этой картины я и не заметила в первую минуту никаких признаков трагедии. Я просто стала помогать ему лечь удобнее… И только тут увидела окровавленный нож у ножки кресла и рану…

Все последующее отпечаталось в сознании, словно обрывки бредового сна..

Я звоню в «Скорую помощь». Сразу. Сразу делаю вызов на ножевое ранение. Адрес называю четко, правильно. Сажусь на ковер возле Стаса. Он говорит: «Пойдем со мной» И еще раз: «Пойдем со мной…» Отвечаю, что непременно поеду в больницу вместе с ним. Не понимаю я еще на самом деле, что произошло, не понимаю… Только потом словам «пойдем со мной» я придам подлинное значение и попытаюсь выполнить его просьбу… Я все сижу и сижу рядом со Стасом, все прошу его не двигаться, боясь, что откроется кровотечение — крови почти не было…