Александр Колмогоров - Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой
- Название:Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Аграф
- Год:2013
- Город:Москва
- ISBN:978-5-7784-0421-2
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Александр Колмогоров - Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой краткое содержание
В книге правнука ныне забытой русской писательницы Н. А. Лухмановой (1841–1907) и праправнука главного сибирского кожевенника Ф. С. Колмогорова (1824–1893) представлена увлекательная история семейных хроник, уходящих корнями в XI–XVI века.
Рассказы о бурной, почти авантюрной жизни «неистовой Надежды», приведшей ее на русско-японскую войну, о судьбах ее незаконнорожденных детей, а затем и внуков, среди которых немало людей известных и чрезвычайно интересных, их дневники, письма, стихи, воспоминания — все это читается на одном дыхании. На страницах книги читатель найдет и малоизвестные факты биографии музы Н. Гумилева — Татьяны Адамович, а также ее брата — поэта Георгия Адамовича.
Впервые представлены не публиковавшиеся ранее материалы из центральных и региональных архивов, музеев, семейного архива автора и других источников.
Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Но и эта крайняя мера не решала проблемы. Как виновный Гумилёв был бы осуждён на… всегдашнее безбрачие. И, следовательно, ни о каком повторном венчании для него не могло быть и речи. А сожительство с дворянином, опозоренным Святейшим Синодом, по-видимому, не входило в планы ни самой Тани, ни семейства Вейнбергов — Адамовичей.
«По иносказаниям, вспыхивающим рифмам и внезапным перебоям ритма » стихотворения Гумилёва «Юдифь» весны 1914 года чувствуется охватившее его смятение:
… Сатрап был мощен и прекрасен телом,
Был голос у него, как гул сраженья,
И всё же девушкой не овладело
Томительное головокруженье.
Но верно в час блаженный и проклятый,
Когда, как омут, приняло их ложе,
Поднялся ассирийский бык крылатый,
Так странно с ангелом любви несхожий.
Иль, может быть, в дыму кадильниц рея
И вскрикивая в грохоте тимпана,
Из мрака будущего Саломея
Кичилась головой Иоканаана [788] Евангельская Саломея в награду за свой танец потребовала по наущению матери голову Иоанна Крестителя.
.
И в середине мая Гумилёв решается на развод. Он даже принимает единственное условие Анны Андреевны — оставить ей сына. Вместе они едут в Слепнёво. Однако, там свои права на любимого внука предъявляет мать Николая Степановича, разрывая достигнутое между супругами соглашение.
Во второй половине июня 1914 года, отправив жену в столицу с очерком для «Нивы», Гумилёв устремляется к Тане в Вильно, где она гостит у брата-генерала. Любовники сбегают на балтийское взморье в Либаву и там проводят свой «медовый месяц». По свидетельству Анны Ахматовой Гумилёв в зрелые годы отдал дань одному из пороков тогдашней богемной среды — курению опиума. Не избежала наркотического поветрия, по всей видимости, и Таня, увлекаясь, в свою очередь, эфироманией.
Возвратившись в начале июля в Петербург, Николай Степанович сразу же уезжает в Териоки (Финляндия), где в тишине и покое выплёскивает на бумагу буйные фантазии утомившего его безумства — «путешествия в страну эфира» [789] «Путешествие в страну эфира», Биржевые Ведомости от 31.07.1916 г., утренний выпуск, Петроград.
. В письме к жене у него даже вырывается фраза: «Мне страшно надоела Либава»! Но ощущения от физической близости в состоянии эфирного опьянения героев рассказа — Гранта [790] Юношеский псевдоним Гумилёва.
и Инны [791] Имя старшей сестры Анны Горенко, внешне очень похожей на Т. Адамович.
— переданы им в подробностях, не оставляющих сомнений в их достоверности:
…Огромный вал выплеснул меня на серебряный песок, и я догадался, что это острова Совершенного счастья. Нагая Инна стояла передо мною на широком белом камне. Её щёки розовели, губы были полураскрыты, как у переводящего дыхание; расширенные, потемневшие зрачки сияли необычайно.
Я приблизился и, протянув руку, коснулся её маленькой, крепкой удлинённой груди. Вдруг её руки легли вокруг моей шеи, и я почувствовал лёгкий жар и шумную прелесть близко склонившегося горячего лица. Я схватил её и побежал. Она прижалась ко мне, торопя: «Скорей! Скорей!»
Я упал на поляне, покрытой белым песком, а кругом стеною вставала хвоя. Сколько времени мы пробыли на этой поляне, я не помню. Знаю только, что ни в одном из сералей Востока, ни в одном из чайных домиков Японии не было столько дразнящих и восхитительных ласк. Временами мы теряли сознание, себя и друг друга, и тогда похожий на большого византийского ангела андрогин говорил о своём последнем блаженстве. И тотчас вновь начиналось сладкое любопытство друг к другу…
Но ведь небеса ничего не дают даром! 20 июля с началом войны с Германией страдающий заметным косоглазием Гумилёв добивается медицинского переосвидетельствования. Пройдя учебный кавалерийский курс под Новгородом, 30 сентября он с маршевым эскадроном прибывает в лейб-гвардии Уланский Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны полк (в Литве) и 17 октября принимает первое боевое крещение.
Только на 3 дня — 21–24 декабря — он вырывается в Петроград к Тане. Вместе они посетили «Бродячую собаку», где Гумилёв читал стихи о войне, не зная ещё о награждении его солдатским Георгиевским крестом:
… Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня…
Но на фронт (до Вильно) Николая Степановича провожала всё же Анна Андреевна.
В конце января 1915 года унтер-офицер Гумилёв вновь в столице: свадьба Георгия Иванова и Габриэль Тернизьен, вечера поэтов в «Собаке» и «Романо-германском кружке», публикации стихов и «Записок кавалериста». Опалённому бедствиями войны, ему уже в ином свете представлялись настойчивые попытки Тани узаконить их отношения:
… И ты мне сказала: «Да, было бы лучше,
Было бы лучше мне умереть».
«Неправда, — ответил я, — этот ветер,
И всё, что было, рассеется сном,
Помолимся Богу, чтоб прожить вечер,
А завтра наутро мы всё поймём».
И ты повторяла: «Боже, Боже!»
Шептала: «Скорее… одна лишь ночь…»
И вдруг задохнулась: «Нет, Он не может,
Нет, Он не может уже помочь!»
7 февраля Гумилёв в полку в Вильно и далее — на передовой. Застудив лёгкие в разъездах боевого охранения и получив затем воспаление почек, Николай Степанович в десятых числах марта оказывается на два месяца в петроградском лазарете деятелей искусства и на домашнем режиме в Царском Селе.
Отшучиваясь в ответ на сетования Тани по поводу неопределенности их отношений, Гумилёв 15 апреля 1915 года пишет «Жалобы влюблённых» с посвящением Адамович (в одном из автографов):
… Ах, любовь — искуснейший регент,
Кто ещё может петь такие
О печали, о жадной неге
Празднично-шумные литургии?!
Зов один от края до края,
Шире, всё шире и чудесней,
Угадали ль вы, дорогая,
В этой бессвязной и бедной песне?
Дорогая с улыбкой летней,
С узкими, слабыми руками
И, как мёд двух тысячелетний,
Душными чёрными волосами.
Но через несколько дней в стихотворении без заглавия — грустные мотивы почти прощания с любимой женщиной:
… Печальный мир не очаруют вновь
Ни кудри душные, ни взор призывный,
Ни лепестки горячих губ, ни кровь,
Стучавшая торжественно и дивно.
Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь…
И ты, о нежная, чьё имя — пенье,
Чьё тело — музыка, и ты идёшь
На беспощадное исчезновенье.
Но мне, увы, неведомы слова —
Землетрясенья, громы, водопады,
Чтоб и по смерти ты была жива,
Как юноши и девушки Эллады.
Признанный негодным к строевой службе второй раз по состоянию здоровья, Гумилёв упрямо добивается невозможного и в мае вновь попадает на фронт. Казалось, что испытывая судьбу, он искал смерти в июльских боях, но был представлен ко второму Георгию (3-ей степени) и приказом от 22 сентября откомандирован в петроградскую школу прапорщиков!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: