Сергей Снегов - Книга бытия (с иллюстрациями)

Закон единства противоположностей в моей схеме превращается в набор правил переузлования противоречий. Я, правда, только начал разрабатывать эту теорию, но открытий предстоит много и они будут важными — я это предвижу. Теперь и Оскар посмотрел на меня с уважением.

— Вы уже сформулировали свою теорию — или пока развиваете ее в уме? — перефразировал он мой вопрос.

— Кое-что начал записывать. Я готовлю большую статью под названием «Проблемы диалектики». Там будут не только исследования перехода количества в качество и единства противоположностей, но и многое другое, еще не изученное.

— Как интересно, — задумчиво сказал Оскар, — Мы по существу разрабатываем одну и ту же проблему развития, но с разных сторон: вы в самой абстрактной ее форме гегелевского логического движения, я в конкретности непосредственного революционного взрыва. А что вы сейчас читаете, Сергей?

В то время я штудировал трактат Макса Штирнера «Единственный и его достояние».

— Очень интересная книга, — одобрил Оскар. — А вы знаете, как Маркс с Энгельсом разнесли Штирнера в «Немецкой идеологии»? Непременно прочтите, вам будет интересно, хотя, в общем-то, она много скучней других марксовских произведений.

Я пообещал завтра же достать «Немецкую идеологию». Я уже понял, что Оскар знает Маркса гораздо лучше меня — профессионально, а не любительски.

— И к каким выводам вы пришли? — продолжал он. — Считается, что Штирнер — предшественник Ницше (я имею в виду надуманную теорию сверхчеловека). Но, по-моему, он гораздо интересней!

Я тоже считал, что Макс Штирнер значительней Ницше. Конечно, его взгляды — разновидность субъективного идеализма [77] Субъективный идеализм — направление в философии, отрицающее объективное существование материального мира и признающее единственной реальностью индивидуальное сознание, ощущение, восприятие. (такой была и система епископа Джорджа Беркли [78] Беркли Джордж (1685–1753) — ирландский философ и священник. ). Но это философское течение могло возникнуть только при капитализме — подобное учение было чуждо предшествующим эпохам. Оба они, и Беркли, и Штирнер (а после, значительно видоизменив их системы, и Ницше) выражали его истинный дух. Я бы только добавил, что Беркли делал это с достоинством и наукообразно, Штирнер — с вызовом и нахальством, а Ницше прямо-таки с солдатской грубостью. Помните фразочку Штирнера на первых же страницах «Единственного…»: «Так как Бог занят только собою, то и я могу опереться только на себя. Для меня нет ничего выше Меня».

— И вы беретесь доказать свои парадоксальные утверждения? — спросил Оскар. — До сих пор я считал, что истинные выразители духа капитализма — позитивисты [79] Позитивизм — идеалистическое направление в философии. Оно исходит из того, что источником истинного знания являются специальные науки, роль которых ограничивается описанием и систематизацией фактов, а не их объяснением. (вроде Конта и Спенсера) и прагматисты (вроде Джеймса и Дьюи).

Возражения я подобрал уже раньше — для самого себя. Кант обосновал различие между чистым и практическим разумами. Я различаю рафинированный от всего внешнего капиталистический дух и его реальное претворение в практику. В чистом виде единичный капиталист есть — в его собственном мнении — центр, вокруг которого все вращается. Он существует для себя, он поклоняется и служит себе. Атомизированный мир отдельных объектов — вот что такое чистый капитализм! Естественно, в этом случае служение самому себе становится основой любой деятельности. И поскольку капиталисту свойственно самообожание, то и субъективный идеализм, являющийся философским его выражением, может возникнуть только при капитализме. Впрочем, это теория. На практике общество обслуживают разнообразные и многочисленные философские системы.

— В принципе — оригинально и интересно, — оценил мои философские откровения Оскар. — Однако необходимо солидное обоснование.

Тут он вспомнил, что не предупредил родителей о своей задержке. Ни у меня, ни у него часов не было — но мы чувствовали, что уже далеко за полночь. Я давно добился самостоятельности и мог пропадать хоть целую ночь — ни мать, ни отчима это уже не тревожило. Оскар не был так радикален.

Я проводил его домой. Он сообщил родителям, что вернулся, — и еще час простоял со мной на лестничной площадке второго (а может, и третьего — уже не помню) этажа. Но мы так и не успели наговориться вдоволь.

Так началась наша дружба. Она длилась пять лет — до преждевременной смерти Оскара в 1934 году — и всю мою оставшуюся жизнь.

Когда я вернулся домой, было уже совсем светло.

А теперь — о моей первой жене.

Я снова увидел Фиру летом 29-го — на вступительных экзаменах.

После моего бегства из профшколы она училась там еще год. Я уже успел забыть всех наших девочек — ее, Лиду Гинцер, Юлю Клемперт, обеих Жень — Нестеровскую и Чабан, Долю Оксман… В свое время я не увлекался ни одной из них — а Фиры даже побаивался. Она была самои экстравагантной и непредсказуемой и верховодила в своем окружении.

Однажды в школе она подошла ко мне, погладила по голове и сердито сказала:

— Причесываться надо! Вихры торчат.

Я засмущался и попытался оправдаться:

— Я и водой пробовал, и слюнявил — ничто не берет.

— Тогда стригитесь, — презрительно ответила она.

Ее подруги при этом смутились даже больше, чем я.

Ни расческа, ни вода, ни слюни по-прежнему не помогали — и на всякий случай я стал сторониться Фиры: кто знает, что могло прийти ей в голову! Но она мной больше не интересовалась.

Я удивился, увидев ее на экзаменах. Наши девушки не особо стремились в университет, хотя впоследствии многие из них получили высшее образование. Я заговорил с Фирой — уже на «вы», по нынешнему нашему возрасту (впрочем, я, по-моему, предпочитал такое обращение к прекрасной половине человечества и в профшколе).

Фира чуть ли не возмутилась моему удивлению.

— По-вашему, одни мальчики достойны высшего образования? — грозно спросила она. — Не слишком ли много приписываете своему полу?

Я предпочел не заметить этого выпада против моего мужского достоинства.

— А на какой факультет экзаменуетесь?

— На ваш.

— Я на физмате. Значит…

— Совершенно верно — поступаю на физмат.

Я глядел на нее во все глаза. В школе она не обнаруживала даже отдаленных способностей к точным наукам. Она засмеялась — ошарашенный, я, наверное, выглядел очень глупо.

— Буду математиком — как и вы, Сергей.

— Я физик, а не математик, — с достоинством уточнил я.

— Я так сказала: буду физиком.

И Фира убежала. Тогда еще она не умела ходить степенно — это пришло после родов. Вскоре я узнал, что она бегала даже дома — от двери до окна. А если слышался входной звонок, мчалась открывать так стремительно, что стук ее каблучков рассыпался и на лестничной площадке.