ДЖЕМС САВРАСОВ - МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ

Любопытно, что в геофизическом приборостроении нечто подобное имело место на рубеже пятидесятых-шестидесятых годов. Как кустарь-одиночка изобрел магнитометр принципиально нового типа, и что вслед за этим последовало.

Если не ошибаюсь, зимой 1959-го в Ленинграде состоялось Всесоюзное геофизическое совещание, организованное то ли ВИРГом, то ли ВИТРом — двумя мощными в то время научно-исследовательскими институтами (ВИРГ — Институт разведочной геофизики, ВИТР — Институт техники разведки). Совещание проходило в конференц-зале Маркшейдерского института, расположенного на Среднем проспекте Васильевского острова, недалеко от ВСЕГЕИ.

Научного и производственного народу на совещании было много, съехались со всего Союза. Из якутских геофизиков-алмазников присутствовали мы с Петром Николаевичем Меньшиковым, тогдашним главным геофизиком Амакинской экспедиции. Своих докладов у нас не имелось, мы были как бы гостями. А интерес для нас представляли сообщения некоторых научных работников из упомянутых институтов, которые проводили опытно-методические исследования на алмазных месторождениях. Научные мужи нередко бывают склонны приукрашать возможности применяемых ими поисковых методов или модификаций оных, и нам следовало в прениях их охлаждать, если они слишком завихрялись в рекомендациях. Или поддерживать, если метод давал неплохие результаты при поисках и разведке кимберлитовых трубок.

В перерыве между заседаниями мы знакомились с новинками геофизической аппаратуры конструкций ВИРГа и ВИТРа, выставленными для показа участникам совещания в вестибюле института.

В числе разных прочих новинок каким-то скромным немолодым уже человеком (не сотрудником упомянутых институтов) демонстрировался магнитометр совершенно нового типа. Он представлял собой обычную консервную банку поллитровой вместимости, укреплённую на длинной палке, которая при работе втыкалась в землю, и небольшого регистрирующего устройства в сумке на плече изобретателя. Никаких тебе датчиков из спаренных магнитов, ни оптики, ни буссоли для ориентировки прибора по широте, ни треноги с уровнями, как у наших рабочих магнитометров М-2 (или весов, немецкого конструктора 20-х годов Шмидта, имя которого упоминать тогда было нельзя даже в названии прибора).

Изобретатель пояснял интересующимся, что это протонный магнитометр, датчик которого всего лишь банка с керосином. Слово «протонный» было для нас новым, и принцип действия его не был нам понятен. Прельщала быстрота работы с прибором. Не надо было его ориентировать по азимуту, приводить площадку треноги в горизонтальное положение, не надо было осторожничать, опуская датчик, чтобы не повредить кварцевые призмы и подушки. На весь цикл операций в точке наблюдений с М-2 требовалось до 3—4 минут даже квалифицированному оператору. А тут — нажал кнопку и через 2—3 секунды бери отсчёт по шкале. Всё предельно просто и быстро.

Смущала лишь слабая чувствительность прибора. Он регистрировал магнитное поле с точностью всего лишь 40—50 гамм, тогда как кварцевый магнитометр М-2 позволял добиться точности 15—20 гамм. Изобретатель утверждал, что повышение чувствительности прибора — всего лишь вопрос времени. Хотелось верить, но доклад его о возможностях нового метода измерения магнитного поля корифеями геофизической науки был принят прохладно. Впрочем, в резолюции совещания было записано, что прибор целесообразно доработать: то ли в ВИРГе, то ли в ВИТРе, сейчас забылось. Как помнится, изобретатель принял это решение без особого восторга, но согласился.

С того момента прошло лет пятнадцать. Об изобретателе и его приборе ничего не было слышно. Мы по-прежнему мучились с кварцевыми магнитометрами, проклиная их, когда надо было брать отсчёты на морозе. Операции с буссолью, подкрутку уровней датчика приходилось делать голыми руками и брать отсчёты показаний через запотевающие окуляры, словом, мука была, а не работа. О протонных магнитометрах мы могли только мечтать.

В середине 70-х годов в справочной литературе по геофизическим приборам появилось сообщение, что американцы продают протонные магнитометры весьма высокой разрешающей способности (марки G-816). С помощью главного геолога ПНО «Якуталмаз» Анатолия Ивановича Боткунова удалось закупить несколько таких приборов, они стоили сравнительно недорого. Приборы оказались похожими на виденный нами в 1959 году магнитометр отечественного изобретателя: та же банка с керосином и небольшой пульт управления. Только выполнены они были более аккуратно и упакованы в компактные удобные чехлы.

Чувствительность американских приборов оказалась феноменально высокой: она обеспечивала выявление аномалий в 2—3 гаммы, что было недостижимо с кварцевыми магнитометрами любых типов. Скорость работы с протонным магнитометром тоже была несоизмеримой: всего лишь 3—4 секунды — и магнитное поле зафиксировано. Внедрение в практику таких приборов кардинально упрощало наземные магнитные съемки, повышало их качество и достоверность.

Естественно, мы стали интересоваться через Министерство геологии, где же наши отечественные разработки приборов подобного типа. Нас успокаивали, что они вот-вот появятся. И они появились. Но только в середине 80-х годов! Лишь через 25 лет после прототипа, сотворенного изобретателем-одиночкой.

Вот передо мной протонный магнитометр МПП-203, то есть «магнитометр пешеходный протонный». Почему 203 — не ясно. Разработан в ОКБ НПО «Рудгеофизика» и изготовлен в 1987 году. Конструкторы-разработчики в инструкции к прибору не указаны, есть только фамилия главного инженера ОКБ завода «Геологоразведка». Прибор наш не хуже американского, он тоже обеспечивает высокую точность наблюдений и также прост и удобен в работе. Лишь дизайн поскромнее, да вес упаковочного ящика чуть побольше.

Но почему же потребовалось 25 лет для доработки? И где тот изобретатель, который явно «не хлебом единым» жил и творил? Этого мы так в «Рудгеофизике» и не узнали.

Где-то в семидесятые годы у каротажной машины нашего полевого отряда Ботуобинской ГРЭ вышла из строя (сломалась или была украдена) немаловажная деталь под названием «хвостовик-планетарка». Мне, никогда не имевшему дела с автомобильной техникой, предназначение этой детали было не ясно, да и до сих пор не понятно. Но без неё наш ЗИЛ-131 стоял без движения.

Нигде в Мирном ни механикам, ни снабженцам экспедиции добыть эту деталь не удавалось. Может, в городских автобазах она и не была дефицитом, но без связей и личных знакомств туда нечего было и соваться. А знакомств там ни у кого из сотрудников отряда не было.

По каким-то делам мне предстояло лететь в Якутск, и я вознамерился добыть эту деталь в столице. Там на высоких должностях работали два моих хороших знакомых: один главным инженером в Хапчагайской экспедиции, другой — руководителем отдела в геологическом управлении Республики. Конечно, наивно полагал я, для них добыть такую деталь ничего не стоит.