Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт

Половину зарплаты мне приходилось отдавать родителям. Игорь часто возвращался к «вопросу наших затруднений», просил потерпеть ― с ним вот-вот расплатятся за съемки и за сценарий, уже принятый к производству. Я в этих делах ничего не понимала и верила, но прошла неделя, другая, а ничего не менялось, и когда Игорь, обнимая меня, вновь обещал совсем скоро принести «большие деньги», я стала позволять себе ироническую улыбку.

Мы расписались 18 февраля 1928 года, но я все не решалась представить Игоря родителям. Как объяснить смену «декораций»? Сватался один, а вышла замуж за другого?

Подключила брата Алешу. Было решено всем вместе ― Алеша с Шурой, я с Игорем ― отправиться в Бирюлево на масленицу.

У мамы топилась печь и стояла полная квашня теста для блинов ― она была большая мастерица по этой части. Алеша, по праву старшего рассаживая гостей, устроил так, что мы с Игорем оказались во главе стола. Папа перекрестился, разлил вино по рюмкам и произнес тост «за встречу», а Алексей добавил: «За встречу с новобрачными». Мы с Игорем поднялись, ожидая поздравлений, но вдруг услышали горестный вскрик. Мама уронила тарелку с блинами, тяжело опустилась на лавку и заплакала. Я не знала, куда деваться от стыда, от жалости к маме, и стала просить у нее прощения, что-то лепетать про сложные обстоятельства и еще бог знает что, пока она не успокоилась. Потом все ели блины, похваливали, но никаких «горько» не было, и к этой теме больше не возвращались.

Май в том году был теплый. Как-то вечером мы сидели на лавочке в палисаднике нарсуда среди цветущих сиреней, и Игорь вдруг рассказал, что у него в Ленинграде заявлен патент на изобретение, ― он создал состав на пропитку дерева и фанеры, который делает их огнеупорными. Вот если бы он мог съездить туда и подтолкнуть получение патента, который потом можно будет выгодно продать, то мы просто разбогатели бы. Я удивилась:

― Если твое изобретение ценно, то комитет сам, наверное, передаст его государству, и его оплатят!

― Что ты, ― возразил он, ― это невыгодно! Патент надо сначала выкупить, а затем продать частнику. Я уже вел переговоры с несколькими предпринимателями, выпускающими фанеру. Они готовы купить, но с патентом. А за него берут пошлины пятьсот рублей!

― И что же делать? ― спросила я.

― Не знаю, ― сказал Игорь и тяжело вздохнул. ― На студии каждый день обещают заплатить, и сценарий принят, а денег, говорят, у них пока нет, ― и в задумчивости опустил голову.

Я поглядела на него с иронической улыбкой, но он этого не заметил, продолжая смотреть куда-то в темноту. Мы долго сидели молча. Вдруг он поднял голову. Его большие голубые глаза ярко заблестели в свете луны. Схватил за руку:

― А ты ведь можешь помочь!

― Да? И каким же образом?

― Дай мне на три дня пятьсот рублей из казенных.

У меня перехватило дыхание.

― Ты ездишь за марками раз в неделю, а я за это время обернусь.

― Ты с ума сошел! ― закричала я и, вырвав руку из цепких длинных пальцев, убежала домой .

Он вернулся в комнату, когда я уже лежала в постели. Увидев подушку и одеяло на полу, сразу все понял и опустился на колени у моих ног:

― Прости, прости меня! Это была шальная мысль, я знаю, знаю ― не то что сказать, но даже подумать так не имел права... Прости! Только не прогоняй... Я тебя люблю больше жизни!

С кем я связала свою судьбу! Мы разные, разные, думала я.

Умоляющий шепот все не смолкал.

А если моя обязанность перевоспитать его, выбить всякие шальные помыслы, заставить заняться делом, полученной специальностью и бросить это кино, несомненно, оказывающее на него дурное влияние?!

Эта мысль постепенно овладела мной, я смягчилась, отошла и с удовольствием потрепала роскошную шевелюру на склоненной долу голове. Он понял, что прощен, обрадовался как ребенок, прильнул ко мне и крепко обнял .

Утро провели весело и дружно. Игорь сказал, что не поедет, как обычно, в Москву, а займется своими бумагами и уборкой комнаты. Я работала внизу, он приготовил на плитке обед и в перерыв пригласил подняться наверх. Я вошла в комнату и была наповал сражена чистотой, порядком, сервировкой. В китайской вазе, вместо увядших хризантем, красовался огромный букет разноцветных тюльпанов.

Идея перевоспитания захватила меня; я с наслаждением съела обед и, сытая, с правом взрослого и умного человека начала убеждать своего мужа в необходимости заняться настоящим делом. Например, пойти работать по специальности, а кино ― бросить, совсем, навсегда. Он учился на инженера, а не на артиста, к тому же без обучения этому искусству в наше время далеко не продвинешься.

― Тебя используют в кино только как типаж, а годы идут. Ты забудешь все, что учил в институте, потеряешь квалификацию!

Я распалилась и говорила долго; он то согласно кивал головой, слушая мои доводы, то вскакивал и начинал ходить по комнате, то опускался на колени и, молитвенно глядя на меня, шептал:

― Как же ты права... Ты моя умница! Как же я тебя люблю ... Я знаю, я верю, ты возродишь меня!

И, преисполненная чувством гордости и удовлетворения собой, я позабыла про все сомнения. Счастливые, мы обнимали друг друга и целовались до изнеможения. Наконец вспомнила, что перерыв давно кончился и внизу меня ждет работа.

Вечером, по пути в магазин, вдруг ― до боли, до слез ― знакомое лицо. Вот именно так ― сначала ощущение чего-то родного, близкого, детского, а потом уже узнавание: Вася Минин!

― Какими судьбами? ― обрадованный и удивленный, спросил он.

― Работаю секретарем суда! А ты?

― Избран первым секретарем Пушкинского райкома, ― не без самодовольства сообщил Вася.

― В самом деле? Поздравляю! Женился?

― Пока нет. А ты?

― А я вышла замуж! Пойдем, пойдем ко мне хоть на минутку, вот суд, я здесь живу, и муж сейчас дома! Идем, познакомлю!

И затащила его к себе. Вася не торопился: пил с нами чай, сыграл с Игорем партию в шахматы, а уходя, сказал мне на ухо:

― А твой-то, кажется, неплохой парень!

Игорь менялся на глазах. Он теперь почти все время был дома, а если уезжал, то уверял, что ищет место инженера.

Стал больше рассказывать о своих родных. Его отец, профессор права, сейчас читал лекции в Ташкенте, а свою мачеху Игорь не любил и поэтому перестал бывать у себя дома в Москве.

― Мама умерла, когда я был еще ребенком. Между прочим, она из рода князей Аладьевых, ― с гордостью добавил он. ― А еще я тебя познакомлю с моей сестрой Наташей. Она тебе понравится, очень хорошая девушка, учится в университете и вообще умница. Вот только видимся редко ― не люблю, когда отца нет, бывать в Еропкинском.

Я вспомнила, что как-то раз мы проходили с ним этим переулком, и он, оставив меня ждать на улице, заглянул в один особнячок.