Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт

― Как? ― изумился Ваня. ― Разве ты думала иначе о нашем будущем? ― и такая горечь и обида, и такое недоумение прозвучали в этом восклицании, что я даже растерялась... ― Боже! Какой же я остолоп! Как плохо ты, наверное, все это время думала обо мне! Но пойми, мне нужно было еще раз проверить себя, подготовить Лену... И все же я должен был, должен был подумать о тебе... Прости меня, прости... Я сказал Лене и говорю тебе ― не мыслю жизни без тебя ... Ты должна, должна остаться со мной! ― умоляюще повторял он, покрывая меня поцелуями.

Мы очнулись в объятиях друг друга лишь под утро, хотя едва ли мы спали в ту ночь. Она вся прошла в бесконечных любовных заклинаниях, заканчивавшихся взрывом новой страсти и безумных ласк, после которых мы долго лежали обессиленные и лишь нежно целовались [72] Даже сейчас, когда попыталась этими жалкими словами описать эту ночь, меня пронизывает дрожь... Во все совместно прожитые годы наши ночи походили на ту, что случилась тогда, в ночь с пятого на шестое июля. Только болезни иногда заставляли нас сдерживаться... .

― Женушка, моя милая женушка, ― шептал он, и это вызывало во мне необыкновенное, изумительное состояние счастья, которое не исчезало с той поры [73] Только утром я узнала, что случилось с Леной на Урале. Она устроилась кастеляншей в госпиталь, а через полтора месяца была проведена проверка — пропало огромное количество постельного и носильного белья. Был составлен акт — недостача оценивалась на сумму около двух тысяч рублей. «Дело» передали в прокуратуру. И хотя всем было очевидно, что это дело рук как персонала госпиталя, так и больных, которые, уходя из госпиталя, забывали снять казенное белье, формально ответственной была Лена. Прокурор, по договоренности с главврачом, пообещал дела в суд не передавать, если она уплатит штраф в троекратном размере. Костюм и ботинки Вани решили проблему. Они были проданы на рынке за шесть тысяч и пошли на уплату штрафа. .

Отец, мать и дедушка Вани Кузнецова. 1913 или 1914 г.

Харитон Филиппович Нечепуренко (отец Раисы Харитоновны).

Феодора Кронидовна Нечепуренко (мать Раисы Харитоновны).

9 -1918 г. Ваня Кузнецов, около 7 лет.

10 Иван Кузнецов ― вероятно,1926 г

1913 г. Ваня Кузнецов, около 2 лет.

Семейный ужин: Василий Иванович, Александра Васильевна, Ваня Кузнецовы. Весна 1932 г.

12. Иван Кузнецов. Вероятно, 1933 г.

13. Студенты Ваня Кузнецов и Лена Ермолова среди своих товарищей. 1931г. (?)

Лена Ермолова. 1931 г. Подпись гласит: «После моей смерти отдать Ване Кузнецову. Е.Ермолова, 6/IV»

С каждым днем крепли наша любовь, и страсть, и какое-то особенное чувство привязанности друг к другу. Мы буквально с болью расставались по утрам. Ваня провожал меня до проезда Художественного театра, где помещался «Могиз», а сам, все время оборачиваясь, бежал к метро «Охотный ряд». И только когда его худенькая фигура пропадала из виду, я с чувством невосполнимой утраты отправлялась на свою работу. Хотя мы оба считали потерянной каждую порознь прожитую минуту, но и вечера нам не всегда удавалось проводить вместе.

Долг требовал от Вани посвящать свое время не только мне, но и устройству быта Лены с сыном. Они, пока шел ремонт комнаты на Малой Никитской, жили у его родителей, считавших, что Ваня, контролируя ход работ, там и ночует. Лена же знала, что на ночь он уходит ко мне.

Ваня сразу предупредил меня, что будет отдавать свою зарплату Лене, пока та не устроится на работу [74] Его очень расстраивало, что Лена, боясь ответственной работы ― он устраивал ее редактором в отдел физической литературы, ― собиралась заняться чуть ли не «портняжничеством». Но Ваня настоял на своем, и она, кстати, проработала в издательстве ― вначале редактором, а затем и заведующей отделом редакции ― сорок лег. И только когда ей исполнилось 70 лет, ушла на пенсию. А я, которая всегда воображала, что буду работать до глубокой старости, вынуждена была из-за болезни Ивана Васильевича уже в 53 года уйти со студии и заняться сценарной работой. . Это решение мне показалось и правильным, и справедливым: я, отнявшая у нее мужа, чувствовала свою вину и потому меньше всего хотела сделаться еще и причиной ее материальных лишений.

― Я постараюсь писать как можно больше статей, ― утешал Ваня и себя, и меня. ― У нас будут гонорары.

Когда же, наконец, ремонт был закончен и Лена с Сережей поселились на Малой Никитской, Ваня все равно продолжал ходить к ним по вечерам ― чтобы уложить сына спать. «Лена с этим не справляется», ― коротко объяснял он свое поведение. И я верила ему. Но мне было жаль его времени, которое он тратил и на оставленный им дом, и на дополнительную работу; хотя статьи он старался писать у себя в издательстве, где занимал пост и.о. директора по науке, это ему не всегда удавалось, и нередко половину ночи он проводил за письменным столом.

Об оформлении брака мы не заговаривали, но однажды Ваня сказал:

― Я попросил Лену о разводе, но она хочет пока что скрыть это от родителей и знакомых... Знаешь, мне сделалось так ее жаль... И я дал слово, что оформим все это, когда она сама решит. Ты, конечно, не возражаешь? ― простодушно спросил он.

Не скрою, что-то в этот момент оборвалось в груди, но я бодро ответила:

― Конечно, нет! Ведь это не имеет никакого значения. Я и с Аросей прожила без всякой записи восемь лет и никогда об этом не помышляла.

― Как я люблю тебя!

И больше мы к этому разговору не возвращались.

Никогда не забуду восторга, испытанного нами в день первого салюта в Москве. Не помню почему, но мы оказались в тот момент у Центрального телеграфа. Еще было светло. И вдруг услышали артиллерийские выстрелы, а затем увидели в небе сноп разноцветных крупных искр. Раздались крики «ура!», «взяли Орел!» ― люди обнимались, целовались. И мы воспользовались случаем ― возможностью целоваться на улице. Радость царила неописуемая. Потом к салютам привыкли ― наши войска двигались на запад. Теперь все верили в победу, но, как оказалось, до нее оставалось еще почти два года...