Николай Свешников - Воспоминания пропащего человека

С переходом в уездное училище [27] Уездное училище — следующий после приходских училищ разряд заведений; открывалось в каждом уездном и губернском городе. В трех классах ученики изучали русский язык, арифметику и геометрию, географию, историю, закон божий, чистописание, черчение и рисование. я стал учиться прилежнее, потому что преподаваемые там предметы меня более интересовали; только чистописание и рисование были моими нелюбимыми предметами, и, несмотря на то, что учитель этих предметов был очень строгий и на его уроках мне не раз приходилось попробовать розог, я все-таки до конца учения был самым худым учеником у него. Зато русская история, преподаваемая учителем и историком нашего города Ф. Х. Кисселем [28] Федор Харитонович Киссель, учитель истории и географии в нашем училище, составил очень недурную и подробную историю нашего города, изданную в сороковых годах в Ярославле, которую я в детстве еще прочел с большим интересом, но затем, во всю долголетнюю мою практику по книжной торговле в Петербурге, я только один раз встретил эту книгу у покойного моего товарища Гумбольдта. После же, как мне ни хотелось приобрести ее для себя, я не мог найти.(прим. автора). [29] Киссель Федор Харитонович (?—1852) — педагог, автор книги «История города Углича» (Ярославль, 1844). , была моим любимым предметом, именно вследствие того, что покойный Федор Харитонович очень редко заставлял нас зубрить «Краткое руководство» Устрялова [30] Имеется в виду книга Н. Г. Устрялова «Руководство к первоначальному изучению русской истории», вышедшая впервые в 1840 г. и в дальнейшем многократно переиздававшаяся. и большею частью сам, в продолжение всего урока, ходя взад и вперед по классу, рассказывал нам историю гораздо подробнее и проще, чем она излагалась в учебниках.

В рассказах из географии он тоже не ограничивался одним перечислением границ, рек, морей и т. п., но обращал внимание учеников на экономическую и промышленную жизнь народов, на их обычаи, нравы и т. п.

В первом уездном классе я учился настолько хорошо, что переведен был во второй с похвальным листом.

В это время, именно в 1848 году, у нас в городе появилась довольно сильная холера, которая сразила краеугольный камень нашего дома: дорогую нам всем и незаменимую нашу крестную. Мать моя около этого времени тоже сильно захворала, а со смертию крестной совсем свалилась и, пролежав целый год в постели, отдала также душу богу.

Отец же, частью от горя, частью от того, что не видел уже над собою власти, стал чаще выпивать, и потому наше хозяйство и наш дом начали приходить в упадок. Много денег было потрачено на лечение матери; отец впоследствии рассказывал, что по смерти крестной у него было восемьсот рублей денег (положим, что тогда у нас деньги считались на ассигнации [31] Курс ассигнационного рубля составлял 27,5 копейки серебром. , но и на ассигнации, по тогдашнему времени, в нашем городе, эта сумма составляла чуть не капитал), а когда умерла мать, то на похороны ее пришлось занимать денег. Кроме того, покойница, во время своей болезни, на лечение, перезаложила почти все свое приданое.

Лечили мать несколько человек: сначала — подлекарь Петр Иванович, потом — лекарка Елена Ивановна, потом городской доктор, а потом какой-то приезжий военный врач, который прямо объявил старшей сестре, что вылечить больную очень трудно, почти невозможно.

Лечение Петра Ивановича и Елены Ивановны, насколько я помню, было таково: придет Петр Иванович (он ходил почти ежедневно, а когда матери было очень худо, то и два раза в день) и непременно принесет с собой стклянку какой-нибудь микстуры; есть ли какая перемена в больном, или нет, он непременно настаивал, чтобы его микстура аккуратно выпивалась, каждый раз уверял, что с этого раза больная непременно поправится. Затем Петр Иванович рассаживался около постели больной, принимался, по приглашению матери, за постоянно выставленный к его приходу графинчик с очищенной, соленые рыжики и отварные белые грибки и начинал рассказывать больной что-нибудь из своей многолетней практики или городские новости. Беседу эту он постоянно продолжал до тех пор, пока в графине не оставалось ни одной рюмки, а на тарелках — ни одного грибка. После этого он еще раз уверял больную, что она должна непременно поправиться, и, получив свой полтинник гонорара, уходил до другого дня. На другой день он являлся также с заранее приготовленным лекарством, и совершалась та же церемония. Кроме получаемых им полтинников за визит, мать еще дарила ему и его жене некоторые свои вещи. Елена Ивановна, напротив, никогда не лечила микстурами: она постоянно приносила с собой разные спирты и мази для натирания. Во время бесед с больной она не употребляла очищенной и не уважала соленья, как Петр Иванович; но для нее ставили самоварчик, приносили моченой брусники с яблоками, кренделей, сладенькой водочки, а иногда и варенья. Эти два врача лечили нашу больную зачастую одновременно тот и другой, но они никогда не сходились вместе, и от них старались скрывать их одновременное лечение. Сколько получала Елена Ивановна за свои лекарства и визиты, не знаю; знаю только, что как от микстур Петра Ивановича, так и от ее мазей наша больная нисколько не поправлялась.

Как ни была больна мать, но она все-таки заботилась о моем ученье, часто просматривала мои уроки, заставляла при себе читать, поправляла неправильно произносимые слова, а уроки священной истории поясняла своими рассказами.

Со смертью матери наше семейное благосостояние совершенно исчезло. Отец гораздо меньше стал жить дома; почти все время он находился в отъезде и только недели через две, три приезжал домой и, пробыв день или два, опять уезжал. Выпивать он начал уже не временно, как прежде, а почти постоянно. Хозяйкою у нас сделалась старшая моя сестра, которой было еще только четырнадцать лет. Отец, уезжая куда-нибудь на базар или ярмарку, постоянно уверял, что скоро приедет, и потому оставлял на семейные расходы очень мало: нередко случалось, что мы должны были с полтинником, а иногда и с четвертаком, жить по неделе и по две. Хотя сестра моя тоже работала у квартировавшей у нас в доме модистки, но в то время женские работы ценились чересчур дешево; она получала только гривенник в день. Поэтому, как ни дешева тогда была жизнь, но все-таки мы, привыкшие с детства к беленькому кусочку хлеба и к чаю (чай у нас в городе тогда был роскошью [32] Н. П. Гиляров-Платонов свидетельствовал в своих воспоминаниях, что в начале XIX в. в Подмосковье в семье сельского священника также не употребляли чай: «О чае с сахаром не упоминаю, потому что эта городская прихоть родителям моим была незнакома» (Гиляров-Платонов Н. П. Из пережитого. Ч. 1. М… 1886. С. 59). : в мещанских семьях его редко пили, да и в иных купеческих семьях пили только по одному разу в день, при том же в то время чай и сахар были гораздо дороже, чем теперь), мы не могли довольствоваться оставляемыми отцом деньгами и сестриным заработком, вследствие чего нередко случалось, что сестра моя, достав из чулана какую-нибудь вещичку, которая совсем в хозяйстве не употреблялась, посылала меня продавать на рынок, а так как ни она, ни я не могли еще знать цены вещам, то я и продавал за то, что дадут.