Николай Долгополов - Вартанян

Я рассказываю вам так подробно потому, что каждому разведчику приходилось искать — ради чего и для кого. Смысл нашей деятельности очень глубок. Мне хочется, чтобы вы и ваши читатели это поняли. Мы пропускаем это через сердце, и эмоциональность здесь совсем не вредит.

— Эмоциональность не вредит нелегалу?

— Он обязательно должен быть эмоциональным.

— Но как же тогда вечные постулаты о спокойствии, выдержке?

— Это внешне. Не путайте с тем, что бурлит внутри. Без эмоций воздействовать на другого человека никак нельзя. Что такое поэзия в разведке?

— Тут есть место и для поэзии?

— Да. Поэзия — это вербовка. При которой нельзя сделать твоему собеседнику плохо. И в то же время необходимо убедить его совершить шаги, сделать вещи в нужном нам направлении — чтобы они соответствовали и его вере, и его устремлениям. Как у того же Блейка, у других наших помощников.

— Говоря «помощник», имеете в виду агентов?

— Только имею в виду. У нас не говорят «агент», пусть человек формально им и является. Между друзьями это слово не употребляется. Ведь человек оказывает помощь, значит, он — помощник. Часто он даже не знает, ради кого работает.

— И страну, на которую работает, не знает?

— Нет. У меня из всех завербованных только один понимал, что я являюсь советским разведчиком.

— Хотя у американцев нет, как говорят, нелегальной разведки, они сильны своей мощью. Не так ли?

— Они сильны в основном деньгами. В их разведку вложены огромные деньги, и они имеют возможность действовать большими силами, наваливаться на какую-то интересующую их проблему и со всех сторон ее обрабатывать. У нас — не так. А они могут подкупать правительства, «производить» нужных президентов. Все эти перевороты в Латинской Америке сделаны ЦРУ. В основном этим они и берут. Техническая разведка у них развита здорово. Финансовые вложения огромны. Даже приятно смотреть в их карты — как они всё это раскладывают.

— Удавалось заглянуть в чужие карты?

— Конечно.

— И всё же почему разведка — самая сложная, нервная и не вполне благодарная со стороны потомков профессия — привлекла вас?

— Да потому, что для родины это более важно. И ничего важнее во время той холодной войны не было. И вот эта искренняя готовность подчинения личного государственным интересам есть само существо разведчика. Геворк Андреевич Вартанян был именно таким. Не просто: «Да, согласен!» Не просто слова, служение Родине с большой буквы. Геворк Вартанян ощущал это так. Вот главное. Без этого работать нельзя…

— И вы, и Вартанян поняли, что там, в разведке, — вы нужнее?

— Абсолютно точно.

— А ваши родители, что советовали они?

— Мои родители — инженеры. Но они не вникали.

— Они и вы — москвичи?

— Да, я родился в Москве в Сокольниках. Школа, институт. Да… Давненько это было! А когда уже учился в разведшколе, мне пришли документы о зачислении в аспирантуру и письма — почему не хожу? Приняли в аспиранты без экзаменов и заявления. Ректор говорил: «Куда ты идешь! Ведь мы же на тебя надеялись. "Оттуда" пришла просьба написать на тебя характеристику, и плохую я дать не могу. Скажи, что плохо со здоровьем. Скинем тебе любые справки». И я ему: «Не надо никаких липовых справок». Как можно отказаться? Меня родина позвала, а я в кусты? Нет! Ловчить — противно. И у Геворка Андреевича так же. Они с Гоар могли остаться дома, в Армении. Так об этом мечтали! Жить своей жизнью в кругу близких. В Ереване у них много родственников. Но они всё оставили, бросили, поехали. Выехали и всю жизнь — «там». Что нужно иметь в сердце, чтобы вот так? Ехали не за чем-то, а для чего-то. Не по приказу, а по велению. Жертвовали всем, действительно всем без оговорок. Посвятили себя большому, святому делу — обеспечению безопасности страны.

Так вот. В разведшколе мне было страшно интересно. Были у нас великолепные лекторы. Приезжал даже сам Байбаков — председатель Госплана. Больше сорока лет прошло, а лекцию одну так помню. Читал заведующий информационным отделом ЦК КПСС. Вроде бы скука — как получать информацию. Как ее классифицировать. Легко было весь этот рассказ засушить. Но это такой был увлеченный человек, так толково говорил! Они с Байбаковым мне больше всего запомнились. И во всех других дисциплинах, что мы проходили и что там потребовались, были вот такие же преподаватели. Один лектор сказал нам: «Дорогие будущие разведчики. Желаю вам хотя бы раз в жизни получить документ с грифом наивысшей секретности — грифом "космик". Вот это — достижение!» И я сказал себе: «Знаешь, мил человек, когда настанет время уходить, и если ты этого не сделаешь и придется воткнуть штык в землю, то придется признать, что ты прожил жизнь напрасно». И чтобы добиться этого, я пошел в нелегальную разведку. В ней — кратчайший путь достижения этой цели. Вот ради чего можно было всё оставить.

— Но как сделать такое? Как добиться?

— Сложно. К этому всю жизнь шел. И мне поручили направление: «главный противник» и НАТО.

— «Главным противником» называли США.

— В те годы — было нормально. И я подтвердил: на меньшее — не согласен. Значит, надо было вербовать, вербовать и вербовать.

Такая же задача была у Геворка Андреевича, у других коллег.

— Там, за рубежом, для всех вы были художником?

— Шикарное прикрытие для нелегала — художник. Это же давало мне возможность свободно ездить по миру с мольбертом, общаться с разными людьми. У меня в друзьях были бизнесмены, деятели искусств, государственные служащие, сотрудники спецслужб. После того как меня подготовили и я выехал туда, передо мной встал вопрос. Разведчиком становятся не тогда, когда ему предложили и у него есть документ Он знает страну, ему дали задание. И он стал нелегалом… Нет! Проходит еще лет пять, когда ты превращаешься в нелегала. Первые пять лет, у кого-то больше, у кого-то меньше, тратятся на то, чтобы не только легализоваться. Так было у Геворка Андреевича. Ему же пришлось налаживать бизнес. Разведчику надо создать круг знакомых, интересных людей, через которых он может выйти на источники информации. Войти в среду нужных людей.

Мне повезло: давнее увлечение живописью стало профессией прикрытия. Художник — он и в Африке художник. Я выехал в чужую страну и, повторюсь, возникает вопрос: а как я могу интересоваться секретами, какого дьявола? И еще один повтор. Почему сразу не становишься нелегалом? Тебя же обучили общим принципам. Но так же как, полагаю, нельзя сразу превратиться в журналиста, если даже тебя хорошо учили, — так нельзя сразу стать и нелегалом.

— Хотя ремесло освоить под силу и не слишком способным. Столько было у меня учеников — юных журналистов…

— Ага, именно что «ремесло». А нелегальная разведка — это ремесло? Формально — да. Но чтобы стать нелегалом, требуется нечто совсем другое. Как это получается? Приехал в чужую страну. И работал поначалу только на себя: заведение связей, шлифовка языка… Любил учиться, любил людей, с которыми общался.