Дмитрий Петров-Бирюк - История моей юности

Я давно, еще как приехал в Мариупольский порт, написал Кодьке Бирюкову письмо, описал ему подробный маршрут, по которому он с ребятами мог бы плыть на лодке в Мариуполь. Но ни ребят, ни ответа от них не было. Это молчание друзей очень меня угнетало…

Наступила осень. Наш хозяин — городовой, уже не такой добрый, как вначале, потребовал, чтобы мы освободили погреб.

Мы не стали возражать. На зиму нам все равно надо было перебираться куда-нибудь в теплую квартиру.

Отец наш несколько облагоразумился, перестал пить. Он нашел маленькую комнату за умеренную плату, и мы перебрались в нее.

— Эхо-хо-хо! Довел же я вас, ребята, что называется, до ручки, — вздыхая, как-то раз сказал нам с Машей отец. — Дожили мы… Скотина я. Простите уж меня, дети, ради бога… Пойду к Иринарху Дмитриевичу, буду просить его, чтобы помог мне устроиться куда-нибудь на работу.

Дядя Иринарх был добрым человеком. Он искренне хотел помочь нам. Обрадованный тем, что отец бросил пить, он предложил ему работу на пароходе, на котором служил капитаном.

— Поваром сумеешь быть? — спросил он у отца.

Никогда в своей жизни отец поваром не работал. Но отказываться ему не хотелось.

— Да как тебе сказать, — неуверенно ответил отец. — Домашнюю пищу приходилось готовить. Думаю, что сумею и команду твою обслужить… Угожу, постараюсь.

Первое время все шло хорошо. Отец вроде приспособился к своей новой специальности и научился готовить команде борщи, супы, котлеты. Может быть, все это было и не так уж вкусно, но матросы помалкивали, зная, что новый кок — близкий родственник капитана.

Но все же обеды были, видимо, неважнецкие, потому что команда стала выражать вслух свое недовольство, и однажды чуть не произошел бунт.

Дядю Иринарха вызвали в управление порта к самому высокому начальству, сделали нагоняй и приказали немедленно выгнать незадачливого кока с парохода.

С горя отец снова запил… Опять наступили голодные дни.

— Саша, — сказала мне однажды сестра, — ты уже стал большой, должен все понимать. Так больше жить нельзя. Если сидеть дома, то мы будем все время голодать… Ты оставайся с отцом, а я поеду в город. Может, там устроюсь на завод какой или еще куда… Устроюсь, тебе помогать буду… Прощай, братик. Печку-то ты сам можешь затопить и кашу себе сварить…

И она уехала.

Предоставленный сам себе, я был волен делать все, что мне хотелось. К дяде Иринарху я теперь не ходил. Считая меня уличным мальчишкой, могущим дурно повлиять на детей, Лидия Николаевна запретила мне приходить к ним. И я почти не виделся со своим двоюродным братом и сестренками. Оборвалась моя дружба и с «чистенькими» детьми капитанов и механиков. По совету тети родители запретили им играть со мной…

Однажды я пошел за чем-то в бакалейную лавку. Там я неожиданно встретился с Катенькой. Разодетая, как куколка, девочка куда-то торопилась. Увидев меня, она с надменным выражением лица отвернулась и прошла мимо. Меня это очень огорчило.

Но вскоре я нашел себе новых друзей. Это были наши дворовые ребята — дети матросов, грузчиков и сапожников. С ними я тоже играл в сыщиков. Игры наши были интересные, шумные.

Иногда мы веселой ватагой бегали на пристань. Там кипела напряженная трудовая жизнь. Скрипели краны. Как муравьи, суетились грузчики.

По пристани под руку с проститутками расхаживали иностранные моряки. Мы клянчили у них деньги, сигареты, спички.

— Гив ми, — орали мы, — смоук сигарэтес, плиис!

— Гив ми, бокс ов мэтчиз, плиис!..

— Гив ми, пенс!

Моряки, шаря в карманах, охотно бросали нам монеты, сигареты или спички. Мы, как одержимые, сбивая друг друга с ног, кидались, норовя первыми захватить брошенный предмет, крепко стукались лбами. Иностранцы хохотали над нами.

В воскресенье к нам из города приехала Маша, привезла мне конфет и сообщила, что она устроилась судомойкой в аптеку, мыла флаконы и баночки из-под лекарств. Хозяин аптеки, провизор, был добрый немец, к Маше относился хорошо и обещал, если она будет внимательной, сделать ее даже фармацевтом.

Потом она стала приезжать к нам каждое воскресенье, привозила мне деньги, подарки. И я зажил неплохо. Правда, бывало не раз и так: проем я все деньги, а потом и сижу голодный… Жду, когда снова приедет сестра.

Мы спали с отцом на одной кровати. В комнате было холодно, и мы лежали, крепко обнявшись, согревая друг друга.

Однажды утром отец, проснувшись, сказал:

— Слышишь, Саша, я пить-то все… бросил…

— Как, папа, бросил? — удивился я. — Насовсем?

— Ну, может, и не насовсем, — заколебался отец, — но… на некоторое время… Надо, брат, за дело браться. Да, надо! — решительно заявил он. — Нынче же пойду работу искать… Уголь у нас есть ай нет?

— Вчера я из порта ведро принес, — сказал я. — С ребятами наворовал из вагона…

— Нет, Саша, — сказал отец, — воровать не надо. Я хоть и пьяница, но вором никогда не был… И тебе не велю. Слышь, не воруй!.. Ну, уголь это еще ничего… Уголь можно, потому что он казенный… Но вот что касаемо другого, то боже тебя упаси!..

Он вскочил с кровати, оделся и растопил печку. Сразу же от раскалившегося чугунка потекло по комнате тепло.

— Ежели хочешь, то полежи, Сашурка, — сказал мне отец ласково. — Понежься… У тебя картошка-то есть?.. Сейчас наварим.

Я лежал в постели, наслаждался. Трезвый отец такой добрый, ласковый, мягкий.

Намыв картошки, отец положил ее в кастрюлю, поставил на чугунок варить. Он заглянул в шкафчик, где обычно хранился хлеб. Там было пусто.

— Что, хлеба-то нет, оказывается? — спросил отец.

— Н-нету-у! — протянул я виновато. — Вчера доел весь.

— Ах ты, черт возьми! — выругался отец. — И денег, должно, у тебя нет, а?

— Нету, папа, все закончились… Маша давно уже не привозила.

Отец задумался, а потом стал рыться в карманах своего пиджака. Что-то бормоча себе под нос, он рылся долго. Но, увы! Карманы были пусты. Кроме табачных и хлебных крошек, там ничего не было.

— Не повезло! — вздохнул он. — Не повезло!..

Он стал ощупывать полу своего драного пальтишка… Что-то нащупав в уголке полы, он просиял.

— Вот, никак, есть… Но, может, пуговица?..

Он распорол ножницами подкладку в том месте, где-что-то прощупывалось.

— Пятиалтынный! — выкрикнул отец радостно, вынимая серебряную монету. — Ну, брат, живем!.. Вставай, Саша, беги в лавку хлеба купить да пяток огурцов соленых… Ну, брат мой, повезло так повезло… — Он смеялся таким счастливым смехом, словно выиграл по лотерейной облигации крупную сумму.

Одевшись, я быстро сбегал за хлебом и огурцами. Картошка сварилась. Она стояла на столе, белая, разварившаяся, такая аппетитная.

После завтрака отец пошел на пристань искать работу. Не найдя работы, он уже поздно вечером, злой и голодный, возвращался домой. В этот момент с ним случилось несчастье, едва не стоившее ему жизни. Идя в темноте по пирсу, он шагнул и, не нащупав ногой опоры, полетел вниз. Ремонтируя здесь днем помост, рабочие забыли закрыть на ночь дыру. Падая в пролет, отец каким-то чудом попал ногами на перекладину и сумел на ней устоять.