Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

— Увидишь.

В 1994 ГОДУ ЕДУ на Открытый чемпионат Франции и играю пять отвратительных сетов с Томасом Мустером. В момент, когда я проигрываю в пятом сете 5–1, со мной что-то происходит. Философские концепции Брэда в последнее время бродят у меня в голове, но теперь они исходят не извне, а изнутри. Я впитал их в себя, как когда-то впитал голос отца. Я бросаюсь в бой и отыгрываюсь до равного счета, 5–5. Мустер отыгрывает мою подачу. Он подает решающий мяч. И все же я добиваюсь счета 30–40, и у меня есть надежда. Я собран, готов к бою, но он бьет с левой, и я не успеваю обработать мяч. Я достаю его, но он уходит в аут.

Матч Мустера.

Возле сетки Мустер треплет меня по голове, ерошит волосы. Этот жест не просто унизителен, он чуть было не срывает у меня с головы накладку.

— Хорошая попытка, — говорит Мустер.

Я смотрю на него с нескрываемой ненавистью. Серьезная ошибка, Мустер. Никогда, ни за что не трогай мои волосы.

— Только за этот жест обещаю больше никогда не проигрывать тебе, — произношу я.

В раздевалке Брэд подходит ко мне с поздравлениями.

— Скоро настанут хорошие времена, — повторяет он.

— Что?

— Верь мне, — кивает он. — Грядут хорошие времена.

Он, кажется, даже не понял, сколь болезненно для меня это поражение. Что ж, если человек не понимает, то и объяснять ему бессмысленно.

На Уимблдоне в том же году я выхожу в четвертый круг, но проигрываю в очень нервном матче с Тодом Мартином. Я задет, испуган, разочарован. В раздевалке Брэд улыбается и говорит:

— Все хорошо.

Мы летим на Открытый чемпионат Канады. В самом начале турнира Брэд шокирует меня, сообщив: пока, как он думает, ничего хорошего не предвидится. Наоборот, мне предстоит пережить несколько крупных неприятностей.

— Пфф, — говорит он, просмотрев результаты жеребьевки.

— Что, черт возьми, за «пфф»?

— Полная фигня. Жеребьевка ужасная.

— Дай взглянуть!

Я вырываю листок у него из рук. Он прав. Первый матч — ерунда, мой соперник — швейцарец Якоб Хласек, зато во втором раунде я встречаюсь с Дэвидом Уитоном, который традиционно доставляет мне немало головной боли. Впрочем, люблю, когда меня недооценивают. В конце концов всегда можно что-нибудь придумать. Сообщаю Брэду, что собираюсь выиграть турнир.

— А после этого ты проткнешь себе ухо наденешь серьгу, — присовокупляю я.

— Я не люблю драгоценности, — отвечает Брэд.

Он что-то обдумывает:

— А впрочем, договорились.

НА ОТКРЫТОМ ЧЕМПИОНАТЕ Канады корт кажется удивительно маленьким, а соперник, напротив, огромным.

Уитон — и так крупный парень, но здесь, в Канаде, он кажется трехметровым великаном. Это всего лишь оптическая иллюзия, но я не могу отделаться от чувства, что он стоит в пяти сантиметрах от моего носа. Отвлекшись на эти мысли, я обнаруживаю, что проигрываю два матч-пойнта на тай-брейке в третьем сете.

Тут, вопреки обычному своему поведению, я собираюсь. Забываю об отвлекающих факторах, оптических иллюзиях, иду вперед — и побеждаю. Я делаю то, что предсказывал Брэд: выигрываю матч.

— Вот и матч, в котором ты предсказал мне выигрыш, — позже говорил я ему. — Тот самый, который все изменит.

Он улыбается, как будто я заказал в ресторане куриную грудку и соус с сыром — отдельно: «Давай-давай, работай, так держать».

Я играю все сильнее, а размышляю все меньше, я прорываюсь сквозь турнирную таблицу — и выигрываю чемпионат Канады.

Брэд выбирает бриллиантовую серьгу-гвоздик.

ПЕРЕД ОТКРЫТЫМ ЧЕМПИОНАТОМ США 1994 года я на двадцатом месте в мировой классификации, поэтому еду туда несеяным. Несеяные игроки не выигрывали этот чемпионат с шестидесятых годов.

Брэд доволен. Он хочет, чтобы я был джокером в колоде.

— В первом раунде тебе придется встретиться с кем-то из сильных игроков, — говорит он. — Победишь его — выиграешь турнир.

Он уверен в моей победе. Уверен настолько, что обещает побрить себе все тело после того, как мне вручат кубок. Я вечно говорю, что у него слишком много волос. По сравнению с ним снежный человек — просто безусый юнец. Ему нужно подбрить грудь и руки — и, разумеется, брови. Или привести в порядок, или уж дать им собственные имена.

— Поверь, — увещеваю я его, — просто побрей грудь, и ты поймешь, каких потрясающих ощущений лишал себя раньше.

— Выиграй Открытый чемпионат США, — отвечает он. — Тогда побрею.

Незавидное место в классификации привлекает ко мне особое внимание. Оно было бы еще более пристальным, если бы часть его не отвлекала на себя Брук: фотографы сопровождают щелчками затворов каждый поворот ее головы. Я в деловом настроении — и в соответствующем стиле: черная шляпа, черные шорты, черные носки, черно-белые туфли. Однако в начале своего первого матча с Робертом Эриксоном чувствую знакомое нервное напряжение и слабость в желудке. Я стараюсь преодолеть его, вспоминаю Брэда, отбрасываю прочь все мысли о совершенстве. Пытаюсь играть надежно, спокойно, позволяя Эриксону проиграть. И он проигрывает, подарив мне пропуск во второй круг.

Потом побеждаю француза Ги Форже — буквально на последнем дыхании. За ним следует Уэйн Феррейра из Южной Африки, которого я обыгрываю в трех сетах.

Следующим идет Чанг. Утром перед игрой у меня начинается чудовищная диарея. К моменту матча я слаб, выпотрошен до дна и способен лишь невнятно бормотать, подобно Пичез. Джил вливает в меня ударную дозу своего витаминного коктейля. Он густой и плотный, как масло. С усилием глотаю, несколько раз с трудом удержав жидкость в себе. «Спасибо, что доверяешь!» — шепчет Джил, когда я проталкиваю в себя последние глотки.

И вот, наконец, я попадаю под циркулярную пилу Чанга. Это тот редкий случай, когда партнер хочет выиграть так же, как я, — ни больше ни меньше. С самой первой подачи мы оба знаем, что не сумеем решить наш спор за время матча. Необходим фотофиниш, иначе выявить сильнейшего будет невозможно. Однако в пятом сете, будучи уверенным в предстоящем тай-брейке, я ловлю ритм и развиваю наступление. Наношу сумасшедшие удары и чувствую, что соперник теряет волю к победе. Это почти нечестно — утащить у противника победу в матче после столь долгой равной игры. По справедливости финал должен был стать куда более напряженным, однако последние минуты игры оказываются до смешного легкими.

На послематчевой пресс-конференции Чанг явно говорит о какой-то другой игре, не имеющей отношения к той, в которой я только что участвовал. Он утверждает, что мог бы сыграть еще два сета, а мне просто-напросто повезло. Более того, он хвастается, что сумел обнаружить слабые места в моей игре, за что остальные участники турнира должны быть ему благодарны. По его словам, с этого момента я уязвим. Я фактически спекся.