Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

Он высовывает язык вправо — мяч летит вправо. Угадав направление, я отбиваю его сокрушающим ударом. Мощно отбиваю следующие две подачи. Теперь он подает при счете 0-40, тройной матч-пойнт.

Перри рявкает в его сторону, Брук издает оглушительные вопли. Беккер улыбается и машет им рукой, словно Мисс Америка. Он ошибается при первой подаче. Я знаю, что вторая будет агрессивной. Он чемпион и будет подавать по-чемпионски. Язык Беккера указывает на середину. Он явно будет подавать сильно, по центру. В таких случаях надо беспокоиться о высоком отскоке: приходится прыгать, чтобы достать мяч быстрее, чем он окажется выше плеча. Но я предвижу другой удар и остаюсь на месте. И моя ставка играет. Вот он, мяч, летит прямо на меня. Я слегка отодвигаюсь и вкладываю все свои силы в удар, который мог бы стать лучшим в моей жизни. Подача Беккера чуть сильнее, чем я ожидал, но я успеваю подстроиться. Вытянувшись на носках, я чувствую себя словно Уайатт Эрп [29] Национальный герой США, занимался борьбой с преступностью на Диком Западе на рубеже XIX и XX веков. Про приключения Эрпа снято как минимум 12 полнометражных художественных фильмов. , Человек-паук и Спартак в одном лице. Отклоняюсь назад. Каждый волосок на теле встает дыбом. Ракетка с силой бьет по мячу, и из моего рта вырывается звериный вопль. Я знаю, что никогда больше не смогу повторить этот звук, точно так же, как не смогу нанести более мощный, более совершенный удар по мячу. Идеальный удар — лучший подарок заклятому врагу. Когда мяч приземляется на другой стороне корта, мой крик все еще висит в воздухе.

АААААРРРРР!

Мяч со свистом летит мимо Беккера. Матч Агасси.

Беккер подходит к сетке. Пусть постоит. Болельщики, вскочив на ноги, раскачиваются в экстазе. Я внимательно смотрю на Брук, Джила, Перри и Брэда. Особенно на Брэда. Ну давай же! Я не свожу с них взгляда. Беккер все еще стоит у сетки, но меня это не волнует. Я оставляю его в бесплодном ожидании, словно свидетеля Иеговы, постучавшегося в мою дверь. Наконец все-таки сдергиваю с руки напульсник, подхожу к сетке и, не глядя, сую ладонь куда-то в направлении соперника. Он, поймав, пожимает мне руку, и я тут же отдергиваю ее.

Телевизионщики бегут на корт, задают вопросы. Я отвечаю не думая. Затем с улыбкой смотрю в камеру и произношу:

— Пит, я иду!

Я спускаюсь в туннель, иду в тренировочную комнату. Джил уже здесь. Он переживает, понимая, каких физических сил стоила мне эта победа.

— Что-то мне не по себе, Джил.

— Ничего, парень, ложись.

В голове звенит, пот льется ручьем. На часах десять вечера, и меньше чем через восемнадцать часов мне играть в финале. За это время мне предстоит выйти из нынешнего состояния полубезумия, успокоиться, добраться до дома, съесть горячий ужин, выпить столько коктейля Джила, чтобы он начал литься у меня из ушей, и, наконец, поспать.

Джил везет меня: в особняк Брук. Мы ужинаем, после чего я забираюсь в душ на целый час. После такого душа хочется пожертвовать денег каким-нибудь защитникам окружающей среды или даже посадить дерево. В два часа ночи я падаю в постель рядом с Брук и проваливаюсь в сон.

ОТКРЫВАЮ ГЛАЗА пять часов спустя, не понимая, где я нахожусь. Сажусь — и испускаю крик почти столь же душераздирающий, как во время матча с Беккером. Я не могу двигаться.

Поначалу принимаю это за желудочный спазм, но потом понимаю, что дело куда серьезнее. Я скатываюсь с постели, встаю на четвереньки. Я знаю, что это. Со мной такое уже было. Травмирован межреберный хрящ. Я прекрасно представляю, какой удар сломал хрящ. Эта травма особенно мучительна, потому что не позволяет полностью развернуть грудную клетку. Я с трудом могу дышать.

Помнится, это заживает около трех недель. Но у меня есть лишь девять часов до встречи с Питом. Сейчас семь утра, матч начнется в четыре. Я зову Брук, но она, похоже, куда-то ушла. Лежа на боку, громко произношу:

— Этого не может быть. Господи, пусть этого не случится.

Закрываю глаза и молюсь о том, чтобы суметь выйти на корт. Такая

просьба звучит глупо и самонадеянно, ведь я не могу даже стоять. Как ни пытаюсь, мне не удается подняться на ноги.

Господи, только не это. Я не могу не явиться на финал чемпионата США.

Я ползу к телефону, набираю Джила:

— Джилли, я совершенно не могу стоять.

— Сейчас буду.

Когда он появляется на пороге, я уже стою на ногах, но дышу с трудом. Я делюсь с Джилом своими соображениями о том, что это может быть. Он со мной согласен. Он ждет, пока я выпью чашку кофе, потом говорит:

— Пора. Надо ехать.

Мы смотрим на часы и делаем единственное, на что способны в подобных обстоятельствах, — разражаемся хохотом.

Джил везет меня на стадион. Я бью по мячу на тренировочном корте, и ребра пронзает боль. Наношу еще один удар — и кричу от боли. Бью в третий раз — все еще больно, но уже могу это перенести. По крайней мере могу дышать.

— Как себя чувствуешь?

— Лучше. Наверное, процентов на тридцать восемь.

Мы внимательно смотрим друг на друга. Быть может, этого будет до-статочно.

Но Пит-то готов на все сто процентов. Он выходит на корт, заряженный, морально готовый к той игре, которую я вчера демонстрировал Беккеру. Я проигрываю первый сет 6–4, затем — второй 6–3.

Тем не менее выигрываю третий сет. Делаю, что могу. Я использую приемы, требующие минимальной затраты сил. Я ищу компромиссы, кратчайшие расстояния, запасные выходы. Я вижу несколько шансов совершить чудо, но не в состоянии воспользоваться ими. Проигрываю четвертый сет — 7–5.

Журналисты набрасываются на меня с вопросами: каково это — выиграть двадцать шесть матчей подряд, выигрывать целое лето — лишь затем, чтобы запутаться в гигантской паутине по имени Пит? «А как вы думаете?» — хочется мне ответить. Вместо этого я говорю:

— Следующим летом я собираюсь иногда проигрывать. А сейчас мой личный счет — 26-1. Правда, я бы отдал все предыдущие победы за одну-единственную — сегодня.

НА ПУТИ В ОСОБНЯК Брук я держусь за ребра, невидящим взглядом глядя в окно и вспоминая каждый взмах ракетки в это Лето Мести. Весь труд и гнев, победы и тренировки, пот и надежды — а в результате вновь та же пустота, то же разочарование. Неважно, сколько побед на твоем счету: если ты проиграл, тебя тут же сбросят с пьедестала. А в конце концов я всегда проигрываю, потому что в конце пути стоит Пит. Как обычно.

Брук аккуратно ведет машину. Она бросает на меня ласковые взгляды, сочувственно хмурится, но это кажется притворством, ведь она ничего не понимает. Она ждет, пока мне станет лучше, пока мое плохое настроение улетучится и все придет в норму. Поражение — ненормально.

Брук рассказывает мне, что уже придумала собственный ритуал на случай моего поражения. Он помогает ей убить время, до того как я приду в себя. Пока я пребываю в безмолвных страданиях, она разбирает свой гардероб: выбрасывает вещи, которые не надевала уже много месяцев, складывает свитера и футболки, убирает носки, колготки и туфли в ящики.