Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

Я забронировал бунгало в комплексе Mauna Lani. Две спальни, кухня, гостиная, бассейн, собственный повар и длинная полоса белоснежного песчаного пляжа, предназначенная только для нас двоих.

В первый день отдыха мы слоняемся по бунгало и расслабляемся в бассейне. Брук с головой поглощена книгой о том, как незамужней девушке оставаться счастливой после тридцати. Она держит ее прямо перед собой, время от времени, послюнив палец, с громким шуршанием переворачивает страницы. Мне не приходит в голову, что это может быть показательным выступлением. Я вообще не замечаю ничего вокруг, поскольку всецело поглощен мыслью о том, как сделать ей предложение.

— Андре, ты где-то витаешь.

— Нет, я здесь.

— Все в порядке?

«Оставь меня в покое! — говорю про себя. — Я пытаюсь решить, где и когда сделать тебе предложение».

Я похож на человека, задумавшего убийство: точно так же готовлю план, тщательно выбираю место и время. Правда, в отличие от меня, у убийцы есть мотив.

На третий день мы планируем поужинать у себя в бунгало. Предлагаю одеться к ужину, как к торжественному событию. «Классная идея!» — говорит Брук и час спустя выпархивает из спальни в струящемся белом платье до щиколоток. Облачаюсь в льняную рубашку и бежевые брюки: неправильный выбор, ведь карманы у брюк слишком мелкие и в них невозможно скрыть коробочку с кольцом. Я вынужден держать руку поверх кармана, прикрывая выпуклость.

Потягиваюсь, как перед матчем, встряхиваю ноги, затем предлагаю прогуляться. «Хорошая мысль», — соглашается Брук. Она делает глоток вина и улыбается — как обычно, еще не зная, что произойдет. Мы бредем вдоль берега десять минут и вот наконец оказываемся в той части пляжа, где нет ни следа цивилизации. Я верчу головой, убеждаясь, что вокруг никого. Ни туристов, ни папарацци. Берег совершенно безлюден. Я вспоминаю реплику из фильма «Лучший стрелок»: «Патроны были, опасности не было — и я зашел на цель».

Отстав от Брук на пару шагов, падаю на одно колено. Она оборачивается — и краски сбегают с ее лица, тогда как цвета заката, кажется, становятся еще ярче.

— Брук Криста Шилдз!

Много раз она упоминала: когда мужчина будет делать ей предложение, она хотела бы услышать из его уст свое полное имя — Брук Криста Шилдз. Мне ни разу не пришло в голову, поинтересоваться почему именно так, но сейчас я вспомнил это ее желание.

— Брук Криста Шилдз, ты меня слышишь?

Она кладет руку на лоб:

— Что? Ты собираешься?.. Постой, постой! Я не готова!

— Я тоже.

Она смахивает слезы, когда я достаю коробочку из кармана, со щелчком открываю ее, достаю кольцо и надеваю ей на палец.

— Брук Криста Шилдз! Ты станешь?..

Она тянет меня за руку вверх, поднимая с колена. Я целую ее, не в силах избавиться от мысли: «Что ж, надеюсь, это достаточно обдуманный поступок. Неужели именно с этой женщиной Андре Кирк Агасси проведет ближайшие девяносто лет?»

— Да! — отвечает Брук. — Да, да, да!

«Подожди! — думаю я. — Не спеши! Подожди!»

ОНА ХОЧЕТ еще дубль.

На следующий день Брук заявляет, что там, на берегу, была в таком шоке, что ничего не слышала. Она просит меня повторить предложение — слово в слово.

— Повтори это еще раз! — настаивает она. — Ведь я до сих пор не верю, что это произошло.

Я тоже.

Она начинает планировать свадьбу, не успев доехать до дома. Когда же мы возвращаемся в Лос-Анджелес, моя теннисная карьера как бы между делом начинает разваливаться. На турнирах я едва успеваю появиться, проигрывая в первых же матчах. Из-за этого все больше времени провожу дома, к радости Брук. Я сижу — тихий, беспомощный и могу часами участвовать в беседах про свадебные торты и приглашения.

Мы летим в Англию на Уимблдон 1996 года. Перед самым началом турнира Брук уговаривает меня пойти на ранний ужин в отель Dorchester. Я пытаюсь отвертеться, но она настаивает на своем. Вокруг нас — сплошь пожилые пары, все в твидовых костюмах, мужчины — в бабочках, женщины — в лентах. Половина, кажется, вот-вот уснет. В меню — миниатюрные сэндвичи с обрезанными корками, горы яичного салата, пшеничные лепешки с маслом и джемом — блюда, словно специально созданные, чтобы забивать артерии холестерином, даже не искупая это приятными вкусовыми ощущениями. Еда меня раздражает, да и все мероприятие кажется дурацким: словно утренник с чаем, организованный в доме престарелых. Я уже было собрался предложить Брук оплатить счет и уйти, но вдруг заметил, что она счастлива и прекрасно проводит время. Она хочет еще джема.

Мой соперник в первом круге — Дуг Флэч, номер 281 в мировой классификации. На этом турнире он квалифицировался куда выше, чем можно было ожидать, хотя по его игре этого не скажешь. Он бьется, будто в него вселился дух Рода Лэйвера, а я — я играю, будто Ральф Надер. Наш матч проходит на «корте смерти». Кажется, мне уже пора завести здесь собственную памятную табличку. Я быстренько проигрываю, и мы с Брук летим обратно в Лос-Анджелес, чтобы с новой силой предаться беседам о баттенбургских кружевах и шатрах, отделанных шифоном.

Чем ближе к лету, тем больше мои мысли крутятся вокруг торжественного события. И это отнюдь не моя свадьба, а Олимпийские игры в Атланте. Не знаю, почему они мне так интересны, — может, потому, что обещают свежие впечатления. Или потому, что лично мне это ничего не принесет. Я буду выступать за свою страну, за команду, в которой триста миллионов человек. Замкну круг. Когда-то мой отец был олимпийцем, и вот теперь — я.

Мы с Джилом планируем олимпийский режим, и я отдаю все силы тренировкам. Каждое утро занимаюсь по два часа, затем, в самые жаркие часы, бегаю вверх и вниз по «холму Джила». Мне нужна эта жара. Мне нужна эта боль.

После начала Игр газеты рвут меня на части за то, что я пропустил церемонию открытия. Между тем я приехал сюда за золотом, и мне необходима каждая частица энергии, вся способность к концентрации, на какую способен. Соревнования по теннису в этот раз в Стоун-Маунтин, в часе езды от центра города, где проходит церемония открытия Игр. Терпеть обычные для Джорджии в это время жару и влажность, потея в пиджаке и галстуке, ожидая несколько часов своей очереди, чтобы пройти по стадиону, — и потом лететь в Стоун-Маунтин и демонстрировать там свою лучшую форму? Нет уж, увольте. Я был бы рад принять участие в этом пышном зрелище, насладиться олимпийским спектаклем — но не перед первым матчем. Именно игрой я докажу, что ставлю суть выше имиджа.

Как следует выспавшись, обыгрываю в первом раунде шведа Йонаса Бьоркмана. Во втором обхожу Кароля Кучеру из Словакии. В третьем мне достается соперник потруднее — итальянец Андреа Гауденци, демонстрирующий силовой стиль игры. Он наносит сокрушительные удары, а если соперник ведет себя по-джентельменски, начинает давить еще сильнее. Я не собираюсь быть предупредительным с итальянцем, но, увы, мяч не по-джентельменски ведет себя со мной. Я делаю все возможные ошибки. Прежде чем успеваю осознать, что происходит, проигрываю сет. Смотрю на Брэда. Что мне делать?