Александр Михайловский-Данилевский - Описание Отечественной войны в 1812 году

Декабря 1-го вышел Мюрат из Ковно и расположился биваками на тех самых высотах левой стороны Немана, откуда Наполеон, среди бесчисленных колонн своей непобедимой армии, 11 Июня, долго смотрел на Русский берег и, вперяя хищный взор в неизмеримость России, мысленно делил и дробил ее, назначал в ней своим клевретам обширные поместья и уделы и на ее развалинах основывал свое мировладычество. Вступив на левый берег Немана, Мюрат, Маршалы, все чины от первого до последнего почитали себя вырвавшимися из ада и, полагая преследование за ними конченным, впервые после бегства своего из Москвы вздохнули свободно. Перед их глазами горел, зажженный ими в разных местах, город Ковно, последнее позорище самого неистового буйства. Французы разбивали и грабили там винные магазины, кидались на обывательские дома, падали мертвые от опьянения. «Иных нельзя было выгнать из домов, – доносил Бертье Наполеону. – Кажется, холод приводит человека в такое онемение, что отнимает у него всякое чувство. Надобно сказать всю правду: у четырех пятых частей армии отморожены руки, ноги или лица. Ваше Величество не можете вообразить, до каких страданий и беспорядков стужа довела армию; не буду распространяться о плачевных подробностях грабежа, неповиновения: расстройство достигло высочайшей степени». В заключение Бертье скорбел о потере последней своей коляски: в ней были самые тайные бумаги, и найдено нами очевидное доказательство мошенничества Наполеона – доска для делания фальшивых сторублевых русских ассигнаций.

Донося своему повелителю об уничтожении армии, Бертье умолчал о последнем ее издыхании. Оно было страшно, как гнев Божий, наказующий злодеяния и святотатство. На пути из Вильны до Ковно метели, мороз, голод, казаки гнали войско иноплеменное в челюсти неслыханной смерти. Люди являлись тут лежащие на ободранной падали, сосали из нее кровь, рвали из нее сырое мясо, умирали в мучениях, стиснув зубами собственную свою руку или ком земли, смешанный со снегом, или оледеневший кусок конского кала. Они тащились к огням и погибали в пламени или на каленых углях; у иного горели ноги, у другого голова. Полунагие зарывались в горячий пепел, обжигали все тело и за минутную теплоту платили жизнью; устремлялись к огню, торопились отогревать лица, но головы их обнимались пламенем, волоса загорались, трещали, и враги с бессильными воплями оканчивали земное страдание. «Однажды, – говорит очевидец, – встретили мы французов, вырезывавших для пищи легкие части тела умершего товарища своего, и, тут же за них поссорившись, закололи один другого» [621]. От голода кусали они лежавших на земле людей, в которых иногда тлела еще искра жизни, не давали им времени испустить дух и с видом осклабляющегося удовольствия резали умиравших, пожирали соратника, друга, может быть, брата и вскоре в свою очередь соделывались добычей до исступления доведенных товарищей. Иной хрипящим голосом жаловался, что он весь хладеет, мерзнет, уже не чувствует ни ног, ни рук. И вдруг среди вздохов, визга и скрежета зубов раздавался дикий хохот. Иной обезумевший, воображая армию Наполеона в прежней силе, сзывал товарищей бить Русских, мечтал, что он в пылу сражения, произносил победные клики. Другой сумасшедший испускал самый горестный плач или, полагая себя в родительском доме, обращался с речами к матери, отцу, детям. За мгновенным перелетом мысли к прежним семейным радостям следовало предмогильное оледенение от яростной стужи, борение души с гробовым хладом. Стоны страдальцев раздавались на всех европейских языках, и пришельцы засыпали на Русской земле с такими мучениями, что, казалось, смерть не мирила Творца с творением. Встречались также неприятели, у дверей гроба, без жалоб покорявшиеся судьбе и равнодушно взиравшие на приближение последнего часа; другие, попрыгивая, подувая в руки, спрашивали: скоро ли будет весна? – или, садясь вокруг огней, с диким равнодушием жарили на тесаках и шомполах конину и мясо товарищей. «Что ты здесь делаешь?» – спросили мы одного французского офицера, сидевшего на снегу. «Жду смерти», – отвечал он и закрыл плащом свое истощенное лицо. Так погибали приведенные Наполеоном в Россию полчища. Сколько древних родов угасло, сколько великих имуществ осталось без наследников, жен без супругов, родителей без детей, невест без женихов! Многие просили о вступлении в русскую службу, об определении их в повара, музыканты, лекаря, друзья дома, особенно в учителя. Один француз, взламывая череп недавно убитого своего товарища и жадно глотая горячий еще мозг его, говорил: «Возьмите меня; я могу быть полезен России, могу воспитывать детей!»

Идя юдолью смерти, Граф Платов приблизился к Ковно, 2 Декабря, в 10 часов поутру, и был встречен пальбою 20 стоявших на укреплениях орудий. С нашей стороны отвечали из 8 пушек, бывших при отряде Графа Платова. Желая принудить неприятеля к отступлению, Платов послал казаков по льду через Неман, выше и ниже Ковно. Французы бросили пушки и побежали из города. Настигнутый казаками за рекою, Ней хотел сделать последнее усилие и ударить в штыки, стараясь сколько-нибудь остановить преследование, но солдаты отказались идти против страшных для них казаков и рассыпались. Одна часть их была исколота и взята в плен; другая, рассеянная Донцами, сбилась с пути и впотьмах побежала двумя направлениями: к Тильзиту и Вильковиску. По обеим дорогам пошли за неприятелем доброконные, из всего отряда выбранные казаки. Ней был ранен и, пользуясь темнотою ночи, ускакал Пильвишским лесом в то самое местечко Вильковиски, откуда 10 Июня Наполеон высокопарным приказом возвещал вселенной о пробитии для России последнего часа. Весь арьергард разбежался по лесам, и Ней остался без войск. Генерал-Интендант Французской армии описывает следующим образом свое свидание с ним. «Вырвавшись из окаянной России, – говорит он, – я сидел в своей горнице в Вильковиске, как вдруг увидел вошедшего ко мне человека, в коричневом сюртуке, с длинной бородою, загорелым лицом, красными и сверкающими глазами. «Вы меня не узнали?» – спросил он. «Нет! Кто вы?» – «Я – арьергард Великой Армии, Маршал Ней. Сделав последний выстрел на Ковенском мосту, бросил я в Неман последнее французское ружье и спасся сюда лесами» [622]. Мюрат, Маршалы и все остатки главной армии Наполеона рассеялись по Восточной Пруссии. Смотря на сих живых мертвецов, едва веривших своему избавлению, Прусские местные начальства почитали их сперва за квартиргеров, посланных вперед для заготовления помещений для армии.

Во время четырехдневного преследования неприятелей от Вильны до Ковно и при поражении их за Ковно, на левом берегу Немана, 2 Декабря, полонено до 5000 человек и взято 21 орудие; самая большая часть их досталась нам в Ковно. «С нашей стороны, – доносил Граф Платов, – урон невелик, и ему в войске Донском ведется домашний счет» [623]. По занятии Ковно начали в нем тушить пожары и нашли богатую добычу: до 30 000 ружей с штыками, новых, совсем не бывших в употреблении, такое же число сожженных ружей, 779 ящиков с пушечными зарядами, 528 ящиков и 1384 бочонка с ружейными патронами, 1540 пушечных зарядов, без ящиков, и значительное количество хлеба. В 8 часов поутру, 3 Декабря, въехал Платов в Ковно. Городские жители и обыватели соседственных селений вышли навстречу победителям, с распущенными регалиями и радостными восклицаниями. В искренности чувств их нельзя было сомневаться, ибо в 5-месячное пленение несчастные жители Ковно и окрестных сел изнемогали под бременем войны и буйства своих мнимых избавителей. Платов собрал войска на площади и велел служить благодарственный молебен, с коленопреклонением и пушечной пальбой; при окончании молебствия троекратно провозгласили «ура!» Государю и «ура!» Князю Смоленскому.