Кирилл Мерецков - На службе народу [с иллюстрациями]

Вскоре подъехал к глубокой балке. Как я ни понукал лошадь, спускаться вниз она не хотела. Оглянулся, а белоказаки уже невдалеке. Пришлось бросить лошадь и кубарем скатиться в балку. Заполз в кустарник, пересчитал патроны к нагану и решил отстреливаться до последнего, но живым в плен не сдаваться. Казаки, спешившись, рыскали наверху и внизу, ругаясь, что «комиссарик куда-то запропал». Я хорошо слышал их голоса. Потом кто-то закричал, что видит телегу, и разъезд ускакал за ней вдогонку.

Через некоторое время я вылез из балки и, оглядевшись. направился к ближайшему хутору. Там обошел дома со стороны риг и сараев и стал всматриваться. На улице виднелась повозка, а возле нее два человека. Одного из них я узнал: я ночевал у этого товарища, когда впервые попал в 14-ю дивизию. Он ведал артиллерийским снабжением. Позвал его, а он махнул мне рукой и крикнул, чтобы я скорее шел к ним. Оказывается, это за ними гнался разъезд. Мы быстро перепрягли лошадей и оставили хутор.

Через несколько верст показались наши отходившие на север войска. Меня положили на телегу, и я впал в забытье. Не знаю, сколько часов я так провалялся; очнулся на станции Серебряково. Облился холодной водой и стал выяснять обстановку.

Вдоль железной дороги на Панфилове отходила одна бригада нашей дивизии. Другая, по слухам, должна была находиться в районе хутора Сенное. Комиссар штаба армии Петров поручил мне отправить к Степиню артиллерийскую повозку со снарядами, а потом пробраться в Сенное и попытаться установить точное местонахождение бригады. Отослав повозку (позднее я узнал, что она дошла по назначению), я взял лошадь и поскакал искать бригаду. Это была скачка с препятствиями в подлинном смысле слова. Несколько раз мне приходилось пережидать в оврагах, пока скроются казачьи разъезды, а возле Сенного наткнулся на один из них. Решил пробиться. В то время я был еще не очень-то хороший рубака, больше надеялся не на шашку, а на наган. На полной скорости пустил лошадь вперед, стреляя по казакам из нагана. Получил удар шашкой в руку, но прорвался. Отстали от меня казаки уже близ самого хутора.

В Сенном увидел командарма-9 Всеволодова и двух членов Реввоенсовета армии. Командарм стал меня расспрашивать. Произошел разговор, навсегда врезавшийся мне в память:

— Вы кто?

— Помнаштадив-14 Мерецков.

— Что делаете здесь?

— Устанавливаю местонахождение нашей бригады.

— Откуда прибыли?

— Со станции Серебряково.

— Дорога туда хорошая?

— Скверная. Я вижу, возле дома стоит ваш автомобиль. На нем не проедете, после дождя глубокая грязь.

— Ну, ничего, проберемся. А вокруг спокойно?

— Вся местность запружена белыми разъездами, а вдали я видел крупные кавалерийские отряды.

— Не может быть, врете!

— Как вру? Я только что дрался с одним разъездом, еле отбился.

— Вы морочите мне голову. Вы трус! Сейчас я поеду этой же дорогой на автомобиле. Там и в помине нет никого. Белые могут, быть в Серебряково, но не здесь. Вот мы их и обстреляем.

— Ехать этим путем нельзя, разве что вы собираетесь попасть к белым в плен. Тогда другое дело. В Серебряково же стоят не белые, а наши. Разрешите идти?

— Идите! — и вдогонку пустил грубое выражение. Вслед за мной вышли члены Реввоенсовета армии и накинулись на меня: «Разве можно так разговаривать с командармом? Попадете под арест!» Я ответил, что не попаду. Если он собирается сделать то, что сказал, то арестовывать придется кого-то другого. В Серебряково — бригады Степиня. По ним командарм хочет стрелять. Они увидят, что стрельбу ведут отсюда, заметят в поле перед хутором белых, подумают, что и здесь белые, и откроют ответный огонь. Произойдет столкновение между своими.

— Вы бросьте эти разговорчики, — сказал один из членов Реввоенсовета, Б. Д. Михайлов, — Мы всерьез предупреждаем!

Тут из дома вышел командующий армией и полез на колокольню стоявшей рядом церкви. Вижу я, что сейчас, действительно, он даст сигнал к стрельбе. Прошу разрешения у Михайлова объехать поле стороной, добраться до станции лесом и срочно связаться с нашими бригадами и с находящимся в Серебрякове комиссаром Петровым. Услышав, что я видел на станции Петрова, члены Реввоенсовета переменили тон и немедленно дали разрешение. Только я поскакал к лесу, как началась артиллерийская перестрелка. На счастье, гляжу, опушкой бежит Петров со штабным знаменем в руке. Остановив комиссара, я рассказал ему о происходящем. Он повернул к колокольне вразумлять командарма, а я пошел на другой конец хутора, нашел там бригаду и объяснил ее командиру, как лучше выбрать дорогу, Вскоре дали команду отходить на Поворино, и мы двинулись в путь.

Всю дорогу я отмалчивался, хотя и был страшно зол. Зато другие, не переставая, обсуждали случившееся. Свидетелей имелось немало, и никто не понимал, зачем командарму, не разобравшись, понадобилось через головы белоказаков, хорошо заметных с колокольни, бить по кому-то, кого он сам не мог разглядеть, да к тому же ему говорили, что это — свои. А меня еще больше злило, что опять отступаем как попало. «В сторону Поворино» — что это значит? Ведь вся армия на одной станции не разместится. Кто будет прикрывать Новохоперск? А кто — Елань? А кто — путь на Балашов? И почему мы не обороняемся, не создаем промежуточных рубежей? Тянемся на север от Серебряково уже довольно долго и выполняем приказ точно, но тот ли это приказ, который нужен? Или же просто я не вижу всего со своей маленькой вышки, а армейскому начальству виднее?

Под утро, качаясь на ходу в седле и держась за повод, я задремал. Чувствую, трясут меня за плечо. Открыл глаза — а это члены Реввоенсовета.

— Откуда вы знали, что Всеволодов собирался изменить?

— То есть как изменить? — не понял я.

— Вы не скрывайте, говорите все, что вам известно. У вас были какие-то данные?

Я все еще не мог сообразить, что конкретно они имеют в виду, подумал, что они вернулись ко вчерашнему инциденту, и сказал:

— Как там хотите, а я говорил, что думал. Если человек совершает нелепые поступки, вредные для нашего дела, и не прислушивается к донесениям, то объективно он помогает противнику. Конечно, тут недалеко до измены.

— Теперь уже поздно сокрушаться об этом, — заскрипел зубами Михайлов. — Он у белых! А ты, парень, не сердись и скажи, откуда ты знал?

Командарм сбежал, переметнулся к врагу! Вот так история! Теперь понятно, почему вчера он так подозрительно вел себя! Наверное, давно замыслил измену, иначе 9-я армия по-другому строила бы при отступлении свои боевые порядки. Совершенно ошарашенный, я медленно свыкался со страшным известием. А члены Реввоенсовета все выспрашивали у меня какие-то сведения. Предстоял военно-судебный разбор обстоятельств дела. Они были рядом с предателем, да не один день, и проморгали измену. Им грозил трибунал или, вполне возможно, исключение из партии. К сожалению, я мало чем мог помочь. Повторил еще раз слово в слово вчерашний разговор со Всеволодовым. Штабной писарь тут же записал сказанное, мы все расписались. С тех пор я и помню детали этого эпизода.