Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

Уже в 1929 году были сделаны попытки вернуть остатки военнопленных из Туркестана и Сибири назад в Австрию и Венгрию, но я не верю в их большой успех. Те, кто так долго были вдали от родных мест, действительно остепенились и обживались в новой стране. Говорят, греческие солдаты Александра Великого таким же образом обживались в странах, через которые Александр прошел на своем пути к Индии. То же самое делали римские солдаты во многих местах.

Успокоенные большевики, подавившие поднятое против них в 1919 году восстание, направляли страну к своим собственным маякам.

Я уже объяснял, как здания были реквизированы и для их занятия требовались мандаты.

Люди, живущие в хороших домах с хорошей мебелью, часто хотели ее вынести. Большевики запретили это делать, говоря, что вся мебель была национализирована вместе с домом. Один мой друг убрал свою зимнюю одежду и во время обыска летом ее всю унесли. Человек, производящий обыск, сказал «Раз Вы храните вещи, закрытыми в коробке, вам они не очень и нужны». Весной правительственные чиновники обходили все небольшие частные сады в городе и «национализировали» плодовые деревья. Владельцу говорили, что когда фрукты созреют, они будут собраны правительством и никакая частная собственность не признается.

В Ташкенте проживал русский Великий князь Николай Константинович. Он был сослан из Европейской части России за многие годы до этого из-за происшествия, в котором фигурировали царские драгоценности. Он умер незадолго до того, как я попал в Ташкент. Его большой дом, полный красивых картин, мебели и произведений искусства, был национализирован и стал музеем, чтобы показать людям, как жили буржуи в старые плохие времена. Его морганатическая вдова, которой царем был дан титул Княгиня Искандер, была оставлена в доме в качестве смотрителя. Как австрийский военнопленный я иногда посещал этот «музейный комплекс» и разговаривал с княгиней. Позже ее сын стал моим компаньоном в нашей длинной поездке по пустыне от Бухары до Мешхеда.

Среди других экспонатов музея был прекрасный украшенный драгоценными камнями кинжал, поразивший воображение Бравина, который приказал, чтобы она передала его ему. Она отказалась это сделать. Не зная, что она было женой Великого Князя, он очень рассердился, но впоследствии, когда он узнал, кем была смотрительница, он стал менее настойчивым, и, в конце концов, согласился дать расписку за изъятый кинжал. Ее княгиня и поместила в витрину на место, где был кинжал. Это стало предметом шуток в городе и вызвало трудности у Бравина, который, в конечном счете, забрал расписку, но не вернул кинжал. Точно так же чучела птиц и животных в витринах и другие естественно-научные исторические экспонаты показывались в Ташкентском Музее с отметками «Национализировано у…».

В ходе обысков особо интересными объектами для полиции были фотографии. Фотографии царских офицеров и чиновников приводили к арестам и допросам, где и кем был этот человек, и в любом случае давали властям основания предполагать, что этот человек не лоялен в отношении к новому режиму.

Когда мы прибыли в Ташкент, в наличном обороте не использовались никакие металлические монеты. Было несколько видов бумажных денег.

Во-первых, «Николаевские» (царские русские) деньги. Это были банкноты различных наименований от одной копейки (фартинга) до пятисот рублей (пятьдесят фунтов по довоенному курсу). Затем были также деньги, выпущенные правительством Керенского, особенно примечательной была банкнота в тысячу рублей, с изображением здания Думы. Обе эти валюты считались надежными, и именно в них мы привезли наши деньги из Кашгара. Правительство Керенского выпустило маленькие, непронумерованные банкноты в двадцать и сорок рублей, приблизительно в два с половиной на два дюйма в размере. Они были выпущены в больших листах, которые могли быть разрезаны как необходимо разменные мелкие деньги были в почтовых марках, выпущенных к юбилею дома Романовых, с нанесенной на них головой одного из царей династии Романовых, специально напечатанной на толстой бумаге без клея на обратной стороне. Они так быстро изнашивались, что становились почти неразборчивыми после многократного использования. Была в обращении также местная Туркестанская валюта, которой очень не доверяли сначала, но которая позже стала все больше и больше использоваться. Банкнота самого маленького номинала в пятьдесят копеек имела удобный размер и плотность бумаги для того, чтобы скрутить из нее сигарету! Выпуск Туркестанских денег не контролировался. Правда, на них стояли номера, но у меня есть множество банкнот одного достоинства, имеющих один и тот же номер. Номер на них ставился исключительно для того, чтобы вселить ложную веру в их надежность.

Поскольку стоимость жизни росла, зарплаты поднимали, и печатались банкноты более высоких номиналов. Печатались они очень простым способом на бумаге без водяных знаков.

Вы могли наблюдать с улицы, как на станке печатались с большой скоростью большие листы номиналом в пятьсот рублей. Не вникая в детали механизма инфляции, задавался только один вопрос, будет ли этому когда-нибудь конец.

В любом случае у мелочи не было фактически никакой платежной ценности. Коробок спичек, например, стоил тридцать рублей, это составляло три тысячи копеек бумажками! При таком соотношении одна спичка стоила приблизительно сорок этих бумажек. Один дюйм набивного ситца стоил тысячу этих бумажек, один грецкий орех двадцать и одна виноградинка семнадцать. Другие цены в июне 1919 года были такими Картофель 10 рублей за фунт Сальные свечи 10 рублей каждая Яйца 9 рублей каждое Молоко 3–4 рубля маленький стакан Катушка хлопка 200 рублей Обычные булавки 30 рублей за 10 штук Фунт чая 1200 рублей Мука 700 рублей за пуд (36 фунтов).

Миска плова в национальных чайхонах была самой дешевой и лучшей едой, которую можно было получить, в добавок к еде, поставляемой кооперативными магазинами по продуктовым карточкам. Миска стоила двадцать пять рублей. Рубль перед войной составлял два шиллинга.

Чай в Туркестане пили в невозможных количествах, как русские, так и сарты. Во время моего пребывания в Ташкенте его было почти невозможно достать, и делали «фруктовый чай».

Бралось яблоко. Кожуру яблока и мякоть нарезали мелкими кусочками и жарили, это напоминало немного чай, но, естественно, вкус его походил на сок тушеных яблок. Иногда это смешивали с настоящим чаем, но приобрести такую смесь уже считалось большой удачей.

Я купил немного такого «чая» и давал его людям, перед которыми был в долгу за их помощь и доброту, и кто не принимал денег.

Мы не задавали много вопросов по поводу мяса, полученного по продуктовым карточкам. Конечно, никогда не спрашивали, была ли это говядина высшей категории или мясо другого сорта, была ли это конина или верблюжатина, казалось, не имело значения!