Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

Вскоре после этого мы подъехали к каким-то брошенным хижинам. Стены их были сделаны из веток саксаула, и к нашей радости щели в стенах от ветра были заткнуты пучками травы. Мы повыдергивали ее и дали нашим лошадям, умирающим от голода. Каждой лошади досталось немного, но съели они ее с жадностью. Если у нас случались задержки в пути, как например, во время водопоя у колодцев или как в случае задержки с Мандичем, мы обычно компенсировали их, проезжая еще несколько миль после захода солнца, если могли разобрать дорогу. В этот день в сумерках мы потеряли дорогу и вынуждены были остановиться.

На следующее утро наши проводники признались, что они совсем потеряли дорогу. Я подсчитал, что мы были приблизительно в восьмидесяти верстах или пятидесяти милях от реки Мургаб. Долину реки или скорее полосу возделываемой земли вдоль реки контролировали и охраняли большевики; наши проводники знали людей из одного поселка, где они надеялись получить помощь и продовольствие. Было сомнительно, что мы сможем ехать по компасному азимуту, так как лошади не смогли бы проделать такой долгий путь без воды. Они были изнурены нашим долгим путешествием с очень скудным кормом, а последний раз они пили в полдень предыдущего дня. При этом шанс проехать таким образом случайно мимо колодца был настолько призрачным, что он мог быть исключен. Но даже если бы все эти трудности были бы преодолены, большая, уставшая и измученная жаждой группа людей, спешащая к реке, возможно, при этом, безо всякой надлежащей предосторожности, становилась легкой добычей наших большевистских врагов.

Ситуация, конечно, была серьезной. Тогда один из туркмен, бывших с нами, сказал, что он мог бы найти колодец, но в стороне от направления нашего маршрута. Мы согласились, чтобы он повел нас. После трехчасового, скорее безнадежного путешествия, он сказал, что он все еще надеется, но думает, что до колодца должен быть еще часа три езды. В конце этих трех часов он оценил необходимое время для поиска колодца еще в два часа, но он совершенно не был уверен в том, что мы вообще его найдем! В любом случае, как он сказал, если мы не встретим людей у колодца, то не сможем добраться до воды, так как он слишком глубокий. В силу своей неопытности, я не испугался этого. Со всеми веревками и ремнями из упряжи тридцати лошадей мы, так или иначе, добрались бы до этой воды. В глубине моего сознания, однако, таился страх, что, чтобы напоить такую большую группу людей и животных, потребуется так много времени, что первые ее получившие захотят снова пить до того, как успеют напиться последние.

Сразу после того, как нам пообещали еще два часа дальнейшего пути, мы внезапно вышли к колодцу с хижиной и стадом овец около него. Мы были спасены, и можете только себе представить наше ликование. Это место называлось Юр Чилик. В самом деле, было удачно, что мы встретили здесь людей, иначе мы бы все умерли от жажды. Как оказалось, колодец был глубиной семьсот пятьдесят футов, [106] 750 футов составляет 228,6 метра (Примечание переводчика). что мы измерили шагами по длине веревки, и у нас не было никаких шансов добраться до воды. Сама веревка такой длины была слишком тяжела, чтобы перевозить ее на лошади. Колодец был зацементирован по краям и давал необычное эхо. Вода поднималась в большом кожаном мешке, веревку, перекинутую через шкив, тянули два верблюда. Каждую порцию воды верблюды вытягивали девять минут. Задача подъема воды в маленьком ведерке руками с целью напоить тридцать лошадей была бы совершенно безнадежной. Вода из этого и нашего следующего глубокого колодца была чудесной, кристально прозрачной и без всякого вкуса соли. До этого нам приходилось все время, начиная с момента отъезда из Бухары, за исключением времени, проведенном в Бурдалыке, пить солоноватую и грязную воду.

Какое же невероятное терпение и непоколебимость должны были проявить люди, копавшие на такой неимоверной глубине колодец в этой пустыне. Какие чувства должен был испытывать человек, спустившийся на глубину более семисот футов и не обнаруживший ни капли воды! Я думаю, что в определенных местах в пустыне обязательно должны были быть колодцы с водой, иначе эта пустыня становилась просто непроходимой, и поэтому, возможно, там копали колодец просто до тех пор, пока не находили воду! Мне рассказывали, что колодцы северо-восточнее Красноводска, восточнее Каспийского моря, были даже значительно глубже, чем этот.

Люди у этого колодца сказали нам, что нам придется еще раз сделать остановку у подобного глубокого колодца, прежде чем мы доберемся до реки Мургаб. Этот колодец был приблизительно в тридцати пяти верстах или двадцати трех милях отсюда. Мы провели здесь весь этот день и следующее утро, кушая, отдыхая и ухаживая за лошадьми, о которых мы мало заботились в течение нескольких последних дней в пустыне. На шомполах наших винтовок мы сделали гигантские шашлыки, как делал Питер Флеминг во время своего путешествия по Китаю. Мы ели этот шашлык с восхитительным горячим хлебом, испеченным для нас туркменами. Этот хлеб скорее походил на индийский чупатти, но толщиной он был в два дюйма и в два фута шириной.

Во время нашей стоянки у колодца мы видели, как один человек ушел со стадом в три тысячи овец. У него было три верблюда, осел и собака. Как предполагалось, он будет отсутствовать двадцать дней, в течение которых и он, и осел, и собака будут пить воду, которую несут на себе верблюды, в то время как овцы и верблюды никакой воды не получат, кроме, возможно, дождевой воды из лужи. Они смогут обходиться без воды в течение двадцати дней. Я задавался вопросом, о чем может думать человек, находящийся в полном одиночестве в течение двадцати дней, как этот пастух! У него нет с собой никаких книг, да он и не умеет читать. Через двадцать дней этот человек должен будет вернуться к колодцу, хорошенько напоить всех своих животных, и затем снова уйти в пустыню, как и раньше. Овцы были те самые, от которых получают каракуль. Каракуль это не шкуры неродившихся ягнят, а шкуры ягнят, убитых почти сразу после рождения. Я, подумав, решил, что именно нехватка воды и очень трудные условия жизни овец заставляют овечью шерсть завиваться мелкой смушкой, что и придает ей такую ценность! Хайдер Ходжа рассказывал мне, что этих овец завозили на Кавказ и даже в Канаду, но в тех местах ягнята рождались с шерстью без завитков, а потому не представляли никакой ценности.

В целях охраны туркмены держат больших, свирепых собак, подрубая им уши, подобно тому, как тибетцы поступают со своими длинношерстыми мастиффами. Еще туркмены держат своего рода борзых, с которыми они охотятся на газелей. Они могут поймать таким способом газель только в определенное время года, когда животные находятся в плохом состоянии. Охотники, туркмены сказали мне, что, когда газели хорошо упитаны, собаки могут настичь их, но они не могут вонзить в добычу свои зубы! По разным причинам верблюдов здесь кормили насильно шариками из муки, смешанной с другими ингредиентами, заталкивая этот корм прямо им в горло. Мне кажется, что это весьма неприятный и, очевидно, довольно опасный для человека процесс.