Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

Мой обед мне показался банкетом. Это правда, что всю последнюю неделю у меня было много хорошей персидской еды, но я еще не пришел в себя от диеты из сухарей и зерна для лошадей, промытого раствором горькой соли. В результате мы все сильно потеряли в весе. После прибытия в Мешхед я взвесился и обнаружил, что вешу девять стоунов [116] Стоун — английская мера веса. При измерении веса человека и крупных животных =14 фунтам = 6,35 кг. (Примечание переводчика); и два фунта, почти на два с половиной стоуна [117] 15,88 кг. (Примечание переводчика). меньше своего нормального веса.

Я сделал все что мог, чтобы помочь русским, шедшим со мной из Бухары. Это было нелегко; они участвовали в борьбе за безнадежное дело, и генерал в Мешхеде понимал это и не был склонен стараться для этих беженцев, которых, в конечном счете, отправили к последним остаткам антибольшевистских сил, все еще удерживающихся в Транскаспии. Я попытался помочь им продать своих лошадей. Эти лошади только что прошли шестьсот миль за двадцать восемь дней, часто проходя в день более сорока миль, неся тяжелые грузы, с очень малым количеством еды и прежде всего с малым количеством воды. Это были маленькие, выносливые животные, совершенно неподходящие для использования на войне для кавалеристов, но идеальны для того, чтобы перевозить пехотинцев и их грузы быстро от одного пункта до другого. Это казалось удивительно странным, но наши начальники, отвечавшие за пополнение убыли лошадей в кавалерии, заявили, что все они были дефектны. Без сомнения, у них был технические дефекты, но факты доказали, что эти дефекты не затрагивали их полноценность.

В Мешхеде я встретил несколько австрийских военнопленных, сбежавших из Ташкента уже после того, как это сделал я. От одного из них я узнал, что власти быстро догадались, что Мандич сбежал от них; но тогда они еще понятия не имели, кто был его компаньон.

За время моего долгого отсутствия я получил только три письма. В октябре и декабре 1918 года. Эти последние были посланы из Индии через Кашгар в октябре 1918 года. Однажды моя почта была перехвачена большевиками и, по-видимому, была ими прочитана; в другой раз она была сожжена непрочитанной моими друзьями, когда возникла опасность обыска ЧК.

Хотя в Мешхеде находилась британская миссия, я не получил ни одного сообщения от них. Я слышал об одной попытке послать мне сообщение, как уже писал в главе семнадцать этой книги.

Иногда я сильно ощущал свою изолированность, но всегда чувствовал, что делалось все возможное, чтобы установить связь со мной. Хотя мой адрес не был известен всем, до июня 1919 года я находился в контакте с консулом Соединенных Штатов, и даже после его отъезда сообщения, направленные по его адресу, всегда попадали ко мне. Конечно, я знал по своему собственному опыту, как трудно и ненадежно иметь дело с посыльными, но я всегда чувствовал, что возможно прилагались большие усилия, чтобы послать мне совет, инструкцию (и даже, возможно, поддержку).

В Мешхеде я остановился у покойного сэра Тренчарда Фоула, нашего генерального консула, который был моим старым другом. В Мешхеде как раз только что открылся «отель», и в него я договорился устроить Мандича с женой. Я подумал, что они, должно быть, чувствуют себя одинокими и даже, возможно, не способными объясняться с окружающими, поэтому после обеда я направился в гостиницу их навестить. Здесь моему взору представилась маленькая пустая комната с очень простой новой мебелью. Но никаких ковров или других элементов обстановки, придающих уют, там не было. За столом рядом с Мандичем и его женой сидел странный человек с большими жесткими черными усами и по-настоящему красивая молодая женщина с ребенком. Они были представлены мне как Балчиш и его жена.

У нас была первоначальная договоренность с Мандичем о том, что этот серб Балчиш, бывший другом Мандича, должен был уйти с нами в Персию. Но он попытался самостоятельно уйти из Ашхабада, был пойман большевиками, и последнее, что я о нем слышал, он стрелял из револьвера в потолок своей комнаты и кричал, что он был не коммунистом, а анархистом! Я был рад тому, что он, наконец, выбрался оттуда, и что мы вместе, собравшись у самовара, пьем.

Беседа велась главным образом по-сербски, но часто и по-русски для моего удобства. Беседа эта меня озадачила. Со стороны казалось, что Балчиш был не сильно благодарен британцам за то, что они приняли его с семьей и заботились о них, кормя их и оплачивая их проживание в гостинице и другие их расходы. По мере нашей беседы критика становилась все более открытой и бросающейся в глаза британцы — дураки и идиоты, и, по его расчетам, скоро уступят большевистскому давлению. Если бы я понимал все сказанное там правильно, я, может быть, что-нибудь и ответил им. В конце, когда я вышел вместе с Мандичем, я его спросил, что это все значит.

Объяснение было экстравагантным. После своего ареста и возвращения в Ашхабад Балчиш заключил мир с большевиками и продолжил свою работу в качестве начальника бюро контрразведки. Он теперь спланировал смелую схему — ни много, ни мало, как лично прибыть в Мешхед и выяснить на месте, что британцы собираются делать, и какими силами они располагают.

Таким образом, он «убежал» снова, но на этот раз с одобрения большевиков и прибыл в Мешхед в качестве беженца, и находился теперь здесь как гость британского правительства. Балчиш знал Мандича как агента секретной службы большевиков, а меня не знал вовсе. Встретив Мандича в Мешхеде, он сразу пришел вполне естественно к выводу, что Мандич и я шпионили за британцами таким же образом! Отсюда его презрительные высказывания о британцах, которые по своей глупости принимали с распростертыми объятиями здесь целые группы секретных агентов большевистских спецслужб. А что же британские секретные службы? Ситуация была довольно своеобразная. Я сказал Мандичу, что сообщу о произошедшем немедленно. Он испугался, что Балчиша могут расстрелять. Я сказал, что Балчиш этого и заслуживает. Через четверть часа после моего ухода из гостиницы Балчиш был благополучно арестован.

Балчиш планировал собранную им информацию передать назад в Ташкент следующим образом.

Всех российских беженцев посылали в Индию, и они должны были преодолеть пешком долгий и утомительный путь по пустыне длиной свыше пятисот миль о железной дороги в Дуздабе, на что уходило недели. Благодаря наличию грудного ребенка возрастом всего несколько месяцев, Балчиш получил специальное разрешение поехать в Баку, откуда он как бы намеревался отправиться в Сербию, но на самом деле собирался вернуться в Ташкент с собранной информацией. Этот план подтверждался тем фактом, что еще до нашего прибытия, он на самом деле получил разрешение от британских военных властей ехать в Баку, вместо того чтобы быть отправленным в Индию.