Сергей Капков - Королевы смеха. Жизнь, которой не было?

Бывшие супруги на всю жизнь остались друзьями. В семье Рины Васильевны Владимира называли «Блюменфельдиком», новый хозяин дома Котэ всегда радушно принимал его у себя, мужчины обменивались редкими книгами, перезванивались.

А Михаил Кольцов стал первой настоящей любовью Рины Зеленой. Интеллигентный, образованный, остроумный человек, он оказал на нее колоссальное влияние, расширил ее кругозор, познакомил с лучшими современными писателями. С ним молодая актриса поистине прошла университеты.

Среди писем, сохранившихся в архиве актрисы, есть такое, написанное Кольцовым в шутливом тоне:

М.».

Влюбленные часто расставались: Кольцов ездил в командировки в Италию, в Австрию, в Испанию. А потом Рина узнала, что Михаил женат, и жена его живет во Франции. Рина приняла решение, что больше так продолжаться не может, и разбивать чужую семью она не намерена.

Расставаясь, она переживала, что больше не встретит идеального мужчину… К счастью, это оказалось не так.

Жизнь Михаила Кольцова оборвет водоворот сталинских репрессий, многие из любимых друзей юности Рины Зеленой окажутся за решеткой. И долгие-долгие годы историки будут выяснять истинные причины смерти Сергея Есенина и Владимира Маяковского, пред которыми она преклонялась и за которых так переживала.

Большую часть военных лет Рина Зеленая провела на фронте. А осенью 1945 года она побывала в Берлине и даже расписалась на рейхстаге: «Мне удалось втиснуться между фамилиями бойца-пехотинца и матроса на одной из колонн».

Она сама добилась приказа командировать ее в действующую армию, для чего несколько дней буквально «штурмовала» политуправление. Вместе с Риной Васильевной в состав бригады вошел еще один великий артист эстрады – Аркадий Райкин.

Сосчитать количество концертов, в которых она приняла участие, было бы делом непростым. Да никто и не вел этих подсчетов. На фронте актеры каждый день держали суровый экзамен в совершенно необычной обстановке. Все было непохоже на то, к чему они привыкли: быт, питание, ночлег, о котором никто не мог заранее сказать, где он будет и в каких условиях. Может, высоко в горах, в одинокой хате, на широких лавках и столах. Или в роскошном отеле, на огромной лаковой кровати модерн, где вчера еще ночевали немецкие офицеры. Или в штабе на полу, на соломе с блохами. Или в монастыре XVI века, где монахиня в огромном крахмальном чепце и гофрированном воротнике, гремя ключами, приносит белое полотняное белье. Или в палатке медсанбата на пока свободных носилках, которые могут посреди ночи понадобиться для раненых, так как бой гремит в четырех километрах…

«На мою долю выпало счастье – слышать смех, громкий, беззаботный, такой необычный в этой обстановке, – писала Рина Васильевна. – Наивные, светлые строчки детских стихов Михалкова, Маршака несли с собою тепло, воспоминания о семье, и, может быть, каждый в эту минуту думал о своем ребенке, за нарушенное детство которого он мстит здесь врагу».

В свою очередь, военный корреспондент Сергей Михалков в одной из заметок написал, что на передовой услышал горестный разговор солдат о том, как «чертовы фрицы вдребезги разбили Рину Зеленую». Оказалось, что во время очередного воздушного налета были разбиты пластинки.

В Москве тоже было неспокойно. Фашисты каждый вечер устраивали налеты на город, и на крыше дома, где жила Рина Зеленая, появилась зенитная батарея. Немцы, естественно, старались попасть именно туда.

Что любопытно, в этом доме бомбоубежища не было, зато жили актеры МХАТа, Большого театра, Театра Немировича-Данченко. Когда завывала сирена, многие спускались вниз, в квартиру управдома Пайкиса, считая почему-то, что там безопаснее. Единственным человеком, который никогда не выходил из своей квартиры, был Владимир Иванович Немирович-Данченко.

И вот однажды Рина Васильевна увидела его у Пайкиса. Мэтр сидел в кресле, положив ногу на ногу и подперев голову кулаком правой руки. Сидел прямо, ни с кем не разговаривая. Гул зениток и взрывы продолжались бесконечно долго, и вдруг грохот раздался совсем рядом. Дом содрогнулся, и все повскакивали со своих мест, готовые ринуться куда-то. И в это время раздался негромкий голос Немировича-Данченко: «Спокойно! Для того и убежище, чтобы из него не убегали».

Все почему-то послушались и сели на свои места.

Бомба упала через дорогу, попав в типографию Академии архитектуры и уничтожив рукопись книги мужа Рины Зеленой, архитектора Котэ Топуридзе. Он как раз дежурил в ту ночь где-то наверху дома, и взрывная волна отнесла его на этаж ниже, бросив в объятия Асафа Мессерера. Дружинниками в доме были все оставшиеся мужчины, прославленные режиссеры, актеры и писатели. Они тушили зажигалки и убирали осколки снарядов, которые сыпались дождем от зенитки, установленной на крыше. Шлемы дружинникам не полагались, и Рина Васильевна просила мужа: «Ты надень хоть кастрюлю, а то тебе голову пробьет». На это супруг отвечал: «Я дворянин. Я не могу умирать с кастрюлей на голове!»

Рина Зеленая нередко говорила, что у нее есть вторая профессия – жена архитектора. Будучи человеком далеко не сентиментальным, она испытывала неописуемое счастье, находясь рядом с мужем. «Человек этот был моим другом, подругой, учителем, наставником, – писала она. – Все, что я знаю, я узнавала от него. Не было вопроса, на который он не мог бы ответить». Константина Тихоновича называли энциклопедистом, ему без конца звонили за необходимыми справками и разъяснениями.

Сегодня из всех работ Константина Топуридзе самой известной и знаменитой остается фонтан «Дружба народов» на ВВЦ (бывшая ВДНХ). Константин Тихонович занимал пост главного архитектора Ленинского района Москвы, и в его ведении были все здания на территории от Кремля до Внукова. Многие годы он был заместителем председателя Комитета по охране памятников истории и культуры, и каждый день, начиная с семи часов утра, в его доме разрывался телефон – надо было срочно спасать какой-нибудь старинный дом. Был случай, когда Топуридзе дошел до самого Брежнева. У кого-то возникла идея засыпать Новодевичьи пруды и построить на их месте высотные дома для членов ЦК. Константин Тихонович поднял в кабинете генсека страшный шум. Он кричал, что это варварство – разрушать памятники старины, что это аморально, и потомки нам такого не простят. И ушел, хлопнув дверью. Леонид Ильич помолчал и глубокомысленно изрек: «Да, этот парень знает свое дело. К нему надо бы прислушаться».