Юрий Ампилов - На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)

Однако в начале 9-го класса меня вдруг опять «потянуло на лирику». Я напросился пионервожатым в 7-й «А». Уж очень мне понравилась одна девочка – Лида Жиронкина, В этом же классе учились и ребята с соседнего двора – Рома Латышев и Сергей Викторович, Я в течение года проявлял «чудеса»: писал им сценарии для КВН со стихами, придумывал и ставил «сценки». Учителя и старшая пионервожатая не вмешивались в наш творческий процесс. В школе нам удалось без труда выиграть КВН, однако на районном уровне мы проиграли в финале, т. к. команду Железнодорожной школы готовили все же взрослые. Но мы считали, что нас засудили. Поднялся шум на уровне райкома комсомола, т. к. сестра нашей старшей пионервожатой была одним из секретарей и пыталась вступиться за нас. Бедные члены жюри (методисты из Дома пионеров) – их «разбирали» в райкоме комсомола. Сейчас-то я понимаю, что соперники были обьективно лучше подготовлены. Что мог сделать мальчишка-девятиклассник, пусть и «на крыльях любви»? Кстати, Лида Жиронкина полгода ничего не знала о моих чувствах, а когда все же догадалась, взаимностью не ответила. Ей тогда нравился красавец Сережка Плотников из нашего класса. Интересно, где она сейчас и как сложилась ее судьба? Собиралась стать юристом. Меня «пожалела» ее подружка Наташа Турищева, с которой я дружил, а потом переписывался какое-то время после переезда в Железногорск.

Однако, еще немного о том, как нас учили.

Поскольку вся система школьного образования была рассчитана на «среднего» ученика, хорошисты и отличники временами были недогружены. Это уже потом появились факультативы и иные формы «дообразования». Некоторые учителя намечали себе какого-то ученика и готовили его для олимпиад по своей инициативе. При этом у них не было абсолютно никакой материальной мотивации. Так в 7-м классе я попал в поле зрения нашей химички Антонины Гавриловны Телегиной. Прозвище у нее было «пистолет». Кто и когда это придумал, установить вряд ли удастся, но происхождение его было понятно. Оно соответствовало первым буквам ее имени и фамилии: Тоня Телегина – сокращенно ТТ, а это всем известная марка советского пистолета с большой убойной силой, Антонина Гавриловна в некотором смысле оправдывала это прозвище тем, что часто очень метко «стреляла» своими остроумными искрометными фразами, не оставляя шансов выкрутиться нерадивому ученику или нашкодившему шалопаю. Она очень любила химию и глубоко разбиралась в ней. Мне она в начале 7-го класса дала «Пособие по химии для поступающих в вузы», которое я запоем прочитал, После этого химия на два года стала моим любимым предметом, и я даже занял 3-е место на областной олимпиаде. Если бы в 10-м классе, уже в другой школе, мое впечатление не испортилось бы органической химией с ее скучными «бензольными» кольцами и длинными абстрактными названиями, кто знает, кем бы я был сейчас.

Отдельного внимания заслуживает наш математик в 9-м классе – Арсений Корнеевич Комков. По-моему, он уже был в пенсионном возрасте, когда его вновь позвали в школу подтянуть старшие классы. И надо сказать, что это ему удалось с успехом. Во всяком случае, я никогда не считался до этого сильным школьным математиком, увлекаясь преимущественно естественнонаучным направлением. Но он дал мне такой «разгон», что я довольно быстро по общепринятым меркам «доехал» до ученой степени доктора физико-математических наук в возрасте 37 лет, а кандидатом наук стал еще в 26. Думаю, что в этом его заслуга основная. Он почти принудительно посылал нас в книжный магазин, когда туда поступало какое-нибудь очередное пособие по математике для поступающих в вузы или удачный задачник с примерами решений. К концу школы их у меня скопилось на целую полку. Он был человеком «с юмором» и зачастую «похулиганивал» словами со старшеклассниками. На зимних каникулах он повез нас – человек пять от района – на областную олимпиаду в Курск. Мы тогда оказались вместе с моим другом детства – Славкой Бочкарем, о котором я выше писал. Славка тогда, кажется, выиграл районную олимпиаду, а я просто показал неплохой результат, и меня взяли вроде как запасным. Так вот, в какой-то городской столовой, куда нас привели пообедать по выданным талонам, Арсений вдруг меня спрашивает (он нас называл только по фамилиям):

– Ампилов, а как назвать подругу Леопарда?

– Леопардиха, – немного подумав, ответил я.

– А вот и неверно, правильный ответ – Леопердиуца, – сказал он с ударением на последний слог…

То ли эта шутка меня зарядила, то ли настроение было хорошим, но на областной олимпиаде в этот раз я набрал баллов больше, чем Славка, чего раньше никогда не случалось, Он объективно был сильнее меня в математике, но, видимо, в этот раз что-то у него не сложилось. Призового места нам все равно было не достать, т. к. в Курске уже набирала обороты специализированная физ. – мат. школа, ученики которой выступали на общих основаниях с нами – простыми пацанами из глубинки.

«Арсюша» (так его звали мы) был, видимо, не очень удобен школьной администрации, т. к. с большим удовольствием занимался с сильными учениками и безбожно ставил двойки «лоботрясам», понижая показатели успеваемости. Один из таких – Вовка Русанов, пользуясь относительной глухотой Арсения, однажды готовился у доски доказывать какую-то теорему, которую видел в первый раз, и настроил свои уши-локаторы на подсказки Люды Зиминой (впоследствии моей однокурсницы по МГУ). Арсений на второй половине доски за спиной у Вовки стал, тщательно выводя мелом, рисовать огромную двойку.

– За что? Я же учил? – залепетал Вовка, оглянувшись и поняв, что это ему.

– Русанов, – сказал Арсюша, – посмотри на нее и вспомни слова старой песни – «Зачем, зачем ты повстречалась мне на жизненном пути?».

Слова песни Арсюша, конечно, немного переиначил…

Историю у нас в старших классах преподавала сама директор школы Софья Федоровна Астахова, женщина весьма серьезная и строгая. Мы ее изрядно побаивались, особенно вначале. Но следует сказать, что она практически никогда не повышала голоса и, в принципе, не помню случая, чтобы кто-то незаслуженно пострадал от нее. У нее были свои принципы преподавания. История фактически превратилась для нас в письменный предмет. За одно полугодие полностью исписывалась толстая общая тетрадь в 96 страниц. Причем это были не какие-то там сплошные тексты и абзацы из учебников – отнюдь нет. Шла ли речь о причинах поражения французской революции или принципах диктатуры пролетариата – все это превращалось в блок-схемы, таблицы и т. п., которые, благодаря зрительной памяти и времени, потраченному на заполнение, запоминались надолго, При опросе у доски одновременно готовились три-четыре человека. Пока один отвечал, другие воспроизводили эти самые таблицы с признаками революционной ситуации и т. п. и потом, при устном ответе, их комментировали, Когда я сменил в выпускном классе город и школу, мне это здорово пригодилось. Я сэкономил кучу времени на том, что ни разу не открыл учебник обществоведения и мог сходу отвечать по любому вопросу. Потом, спустя лет десять, в прессе подобные подходы будут рекламировать как опыт учителей-новаторов с их так называемыми опорными конспектами. Что же касается того времени – начала 70-х, то с точки зрения сегодняшнего дня можно сказать, что каждый второй учитель в простой средней школе в глубинке был учителем-новатором.