Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

— Небось, прячете здесь своих дружков? Вот я проверю.

И он лез за щит, единственное место, где можно было кого-нибудь спрятать.

— Гражданин начальник, вы бы поосторожнее. Видите, на приборе 200 ампер. Если, когда вы туда лазите, перегорит предохранитель, то я за последствия не ручаюсь.

— «Не пугай девку», — ответил он грозной пословицей.

«Погоди, я тебя попугаю», подумал я. И к следующему его дежурству я ослабил клемму на одном предохранителе, привязал к нему проволоку и нижний её конец закрепил за деревянный половой мат, лежавший перед щитом.

Когда Кацвин, по обыкновению, полез проверить, «не прячу ли я своих дружков», мат спружинил, проволока натянулась, предохранитель выскочил из гнезда, с треском, подобным взрыву, вызвав яркую вольтову дугу. Вдобавок прессшпановая крышка предохранителя сорвалась и полетела Кацвину прямо в физиономию. Он отпрянул назад, но напротив была стена и он ударился затылком, к тому же от вспышки он временно ослеп и отчаянно перепугался. Сопровождавшие его мосол и мет, было бросившиеся наутёк, вернулись и под руки повели его на лестничную площадку.

— Ах, гражданин начальник, ведь я вас предупреждал. Эдак, неровен час, можно и дуба дать!

И, представьте, подействовало! Отныне и Кацвин спрашивал через дверь:

— Арманд, вы здесь?

— Здесь. Опять ночное задание. Посторонних нет.

— Ладно, сидите.

И я снова принимался ковыряться в коммутаторе, перебирал бленкера, штакера, сигнальные лампы, лабиринты разноцветных проводов, не уставая восхищаться премудрости человеческой.

Мне пришло в голову, что я только второй раз чувствую присутствие Бога. В первый раз на Кавказе, когда за поворотом Мзымты открылись залитые солнцем снежные вершины, и второй — когда под моей рукой безошибочно заработали звонки и сигналы коммутатора — этой удивительной машины. Я ему посвятил всю свою вечернюю медитацию. Няня сказала бы, что грех молиться за телефон. А по-моему, ничего. Мне даже пришло в голову, что у машины есть душа, хотя бы групповая, как у животных, — одна на всю серию или типоразмер.

Впрочем, меня немножко мучила совесть, когда я вспоминал слова Якова Фабиановича: «Хлопцы, завещаю, никогда не вступайте на скользкий путь слабых токов!». Не раз мне приходилось беспокоить Колю техническими вопросами, и он неизменно доставал и присылал мне отличные руководства именно по слабым токам.

Когда я установил коммутатор, первые дни мне пришлось сидеть на нём в качестве телефонной барышни. Я испытывал муки Тантала: коммутатор не только соединял все отделы и заводы тюрьмы, но имел выход в город. До чего же просто было бы позвонить домой! Но я не рисковал: было бы глупо получить лишние три года ради удовольствия перекинуться словечком с Галочкой.

Мой непосредственный начальник, патронируемый монтёр Игнатьев, был интересным человеком. К моменту посадки — партиец с девятилетним стажем, депутат Моссовета, член ЦК профсоюза транспортных рабочих, он был по служебной линии начальником Моспогруза. Руководители транспортных учреждений, которые он должен был обслуживать, предпочитали нанимать частников, которые не требовали соблюдения правил охраны труда. Подведомственные Игнатьеву транспортные артели простаивали, плохо зарабатывали. Чтобы обеспечить им заработок, Игнатьев стал давать взятки, но не сумел провести их по отчётам и попал под суд. Не желая никого подводить. Он оговорил себя, сказав, что произвёл растрату. В результате вместо двух лет, полагавшихся за взяточничество, он получил все пять.

Когда я рассказал Игнатьеву, каким соблазнам меня подвергает телефон, он сказал: «Это проще пареной репы» и повёл меня на чердак над кабинетом Кипса. Там к стропилу была укреплена переходная коробочка от личного телефона начальника. Игнатьев сказал, что стоит отъединить кабинет и соединить провод с переносной трубкой, которая была у меня по долгу службы, и говори сколько хочешь.

— А если кто войдёт?

— Никто никогда сюда не ходит.

— А если Кипс позвонит по другому телефону в Бюро повреждений и сообщит, что его телефон испортился?

— Так пройдёт два часа, пока они пришлют монтёра.

Словом, через пять минут я уже наслаждался впервые бесконтрольным разговором с Галей. Опыт удался превосходно, и потом я уже не мог удержаться, чтобы хоть раз в неделю, опутавшись для отвода глаз поводами и нагрузившись инструментом, не влезть на заветный чердак.

Однажды, когда мы ворковали с Галей таким образом более получаса, вдруг люк приподнялся, и в нём показалась лохматая голова Игнатьева со страшно вращающимися глазами и угрожающими знаками. Оборвав скрутку, я тотчас швырнул трубку в тёмный угол и едва успел захлопнуть коробочку, как показался весь Игнатьев, а вслед за ним, о ужас, другая голова в фуражке, на которой поблескивала кокарда с молниями.

Монтёр быстро сориентировался:

— Это что за человек? — обратился он к Игнатьеву.

— Это заключённый, мой помощник, он производит здесь новую сигнализацию на посты.

— Ну, ясно, он и замкнул провод у начальника. Дайте-ка я погляжу коробочку.

К развороченной коробочке его нельзя было подпускать ни в коем случае. «А что, у начальника не работает телефон?», решил я взять инициативу в свои руки. «Это подлец Огарков, он опять там на крыше шурует. Вечно своими антеннами провода замыкает».

Огарков был заключённый радиотехник, совершенный мальчишка. Игнатьев горячо поддержал мою мысль:

— Ах, Огарков на крыше? Ну конечно, это он! Как я сразу не подумал!

И он усиленно подталкивал монтёра телефонной станции к слуховому окну. Когда тот полез, он, на минуту задержавшись, сделал мне знак рукой, как бы завинчивая что-то отвёрткой. Это было совершенно лишнее: я и сам принялся обрабатывать коробочку с наивысшей возможной скоростью. Через минуту монтёр показался назад:

— На крыше всё в порядке. Покажите всё-таки вашу коробочку.

Я с оскорблённым видом пожал плечами:

— Пожалуйста!

— Что за чёрт! И здесь всё в порядке!

И он полез вниз, в кабинет начальника. Взял трубку, телефон работает. Он выписал Кипсу 25 рублей штрафа за ложный вызов и уехал.

Игнатьев рассказал мне причину его внезапного появления. Кипс, действительно, заявил на станцию о периодических порчах его телефона. Монтёр оказался случайно в соседнем доме с тюрьмой на какой-то аварии. Ему позвонили, и он тотчас пришёл.

А Кипсу так и надо. Он мне в то время очень надоедал. Завёл манеру вызывать к себе в кабинет и затевать со мной идеологические дискуссии. Он называл это «психологическим экспериментом». Его, видите ли, интересует, как это образованный человек в наше время может быть верующим. Он часами копался в эпохе древних христиан, в буддизме и т. д. и всё пытался доказать, что все духовные движения произошли «от экономики». Он показал неожиданные познания в истории, но спорить с ним было скучно. К тому же я с трудом понимал его латышский акцент. А встать и уйти было нельзя.