Эдуард Эррио - Жизнь Бетховена

В Бонне побывал Гайдн, и это окончательно решило отъезд Бетховена. Событие достаточно значительное, чтобы остановиться на нем. Сразу же после смерти князя Николая Эстергази «папа» Гайдн был уволен и собрался посетить Англию. Его сопровождал скрипач Иоганн Петер Саломон; когда-то он служил в боннской придворной капелле, но после успешной концертной поездки обосновался в Лондоне, выступая в качестве солиста-скрипача и альтиста, квартетиста и дирижера. Саломон устраивал абонементные концерты, для участия в которых приглашал известных композиторов и виртуозов. Гайдн согласился сочинить для импресарио Таллинн оперу, а для Саломона — шесть больших симфоний и двадцать других пьес. Англия щедро платит артистам. Распрощавшись с любимым Моцартом, — больше он уж не увидит его, — Гайдн покинул Вену 15 декабря 1790 года и направился в Лондон. Он лет на сорок старше Бетховена и представляет уходящее поколение. Сын каретника, Гайдн получил традиционное воспитание в хоре собора св. Стефана; ему также довелось жить и трудиться в мансарде, испытать много унижений и горестей, прежде чем вышли в свет его первые сонаты. В зимние холода приходилось играть серенады под окнами бюргеров. В своей прелестной книге Мишель Бренэ рассказал, как Гайдн чистил одежду и завивал парик знаменитого Порпоры. В Чехии, неподалеку от Пльзени, он написал в 1759 году свою первую Симфонию. Теперь ему уже под шестьдесят, но лишь недавно добился он независимости, купленной дорогой ценой долголетней службы при княжеском дворе. С почетом встретила Англия Гайдна, его торжественно принимали в Оксфорде, он выступал с триумфальным успехом в «Professional Concerts» [15] «Профессиональные концерты» (англ.). . Но и в Вене всякий раз, когда князь Эстергази привозил туда Гайдна, к нему относились на редкость радушно; он помнит об этом. Знаменитая «Прощальная симфония» остроумно выразила желание композитора не задерживаться надолго вдали от любезной столицы: в его музыке — дыхание венской жизни. Если даже и неизвестны подробности их бесед, то вполне понятно, что умудренный опытом старый Гайдн мог посоветовать молодому автору «Кантаты» избрать своим местопребыванием австрийскую столицу. К тому же Моцарт, друг Гайдна, умер. Не возбраняется предположить, что Людвиг уступил соблазну занять опустевший трон гения. Но в этом ли смысл часто приводимой записки, которую послал ему 29 октября 1792 года граф Вальдштейн? «Теперь вы отправляетесь, осуществляя давнишнее свое желание. Гений Моцарта еще в трауре и оплакивает смерть своего воспитанника. У неистощимого Гайдна нашел он прибежище, но не занятие; через него он желает еще раз соединиться с кем-либо. Посредством неустанного прилежания вы получите из рук Гайдна дух Моцарта». Бетховен уехал в конце того же года. Больше он не услышит звенящего звучания спинета Элеоноры Брейнинг и затаенной гармонии боннских вечеров, не увидит сада, расточающего благоухания, или, как говорили в те времена, дух цветов.

Что же мог Бетховен почерпнуть на родине в первое двадцатилетие своей жизни? Об этом повествуют блистательные страницы Гюго. «Едва лишь заря нарождающейся цивилизации забрезжила на вершинах Таунуса, как на берегах Рейна зазвучали очаровательные легенды и сказки; повсюду, куда проник этот далекий луч, внезапно засияли тысячи чудесных сверхъестественных образов; там где оставался мрак, зашевелились ужасающие призраки и безобразные существа… В долине Рейна поселилось великое множество видений, неотступно следовавших за прекрасными девушками и прекрасными рыцарями: лесами завладели лесные фен, водоемами — русалки, недрами земли — гномы; тут были и Дух скал, и Молотобоец, и Черный охотник, который мчится сквозь заросли кустарников на большом олене с шестнадцатью отростками на рогах, и Дева черного болота, и шесть Дев красного болота… В этих долинах мифология слилась с легендами о святых и вызвала странные создания, причудливые цветы человеческого воображения… В ту пору, скрытую от нас в полумраке, то здесь, то там вспыхивают волшебные огоньки, — эти леса, скалы и долины полны видений, призраков, чудесных встреч, дьявольских охот, страшных замков; в чащах звучат арфы, мелодичное пение невидимых певиц, дико хохочут таинственные прохожие…»

Легенды процветают вдоль всей реки. Даже в наши дни суровая действительность войны, о которой напоминают несколько уродливых памятников, не смогла уничтожить все, что милостью человеческой существует в этих долинах… Даже в Кобленце, в городе, который в 1794 году так жестоко покарали армии Республики, наказавшие трирского курфюрста за его приверженность прошлому, даже здесь пытливый ум найдет чем удовлетвориться. Вот, возле крепости, дом канцлера курфюршества, где одно время жил Гёте. Портпк королевского замка, его фасады и ионические колонны были задуманы во французском вкусе. Римское владычество обуздало первоизданное варварство этих лесов. Грезы, обитающие на берегах этой реки, преображают историю в поэму. Вблизи пристани Обервезеля, когда вода спадает, появляются подводные рифы; народное воображение назвало их семью девами в память дев Шенбергского замка. Вот гейневская Лорелея, скала волшебницы, часто околдовывавшей рыбаков, пока сама она не уступила силе любви. Религиозные предания привлекают паломников в старинную церковь Ремагена. Кельнский архиепископ вез по Рейну мощи святого Аполлинария и облачения волхвов; корабль, на котором находились эти реликвии, внезапно остановился; таинственная сила удерживала его на месте до тех пор, пока драгоценный груз не был перенесен в часовню на берегу. Язычество и христианство живут здесь в тесном, содружестве. Замок Роландсэк, не прославленный ли паладин построил его? Когда пришла весть о гибели Роланда в Ронсевале, невеста рыцаря, прекрасная Хильдегарда, постриглась в монахини и замкнулась в стенах монастыря Нонненверт. Возвратившись с войны, Роланд узнал о потере возлюбленной; на скале он построил себе убежище; там он жил до тех пор, пока песнопения монахинь не донеслись с острова до его кельи; тогда он умер от горя. А разве не на Драхенфельзе Зигфрид убил дракона, если только крест святой Маргариты не обратил в бегство это чудовище?

Морис Баррес отдает должное Виктору Гюго и превозносит его, именуя чуть ли не певцом рейнской долины. Он хорошо подметил гуманистический характер этой речной мифологии. «Переживая свои приключения под покровом ночи, все эти сказочные персонажи испытывают вполне человеческие добрые чувства; они никогда не бывают соучастниками темных сил, скрытых в душе человека, в природе; они принимают сердечное участие в жертвах этих сил». Эти замечания ценны для того, кто стремится Постигнуть значение подсознательного и окружающей среды в развитии бетховенского генця. Также и христианство: если оно и не слишком глубоко повлияло на будущего автора Мессы ре мажор, то все же не мало воздействовало на умы прирейнских жителей. Стоит только посмотреть, как субботним вечером набожные прихожане в сосредоточенном молчании толпятся у исповедален Вормсского или Шпейерского собора: их преданность религии очевидна. Правда, Вагнер привел иных богов на эти берега. Легенды, собранные им для «Золота Рейна» около 1850 года, идут с севера: Вотан жаждет власти и навязывает ее гномам, заключенным в земных недрах; Альберих, выковывая свое кольцо, жертвует любовью ради силы; Зигфрид отбрасывает всякую условность, любой закон повинуясь лишь своему инстинкту. Тетралогия основана на совершенно новой мифологии, в общем довольно бессвязной, но отразившей все устремлений, среди которых мечется неистовый гений Вагнера. Бетховен не знает всей этой метафизики.