Виктор Васильев - Загадка Таля. Второе «я» Петросяна

Вскоре мать почуяла опасность и предприняла ответные меры. Теперь она уже не только не противилась, как прежде, игре в футбол, а сама посылала мальчика на улицу. Пусть он возвращался домой грязный, в порванных брюках, с пораненными локтями — зато футбод не мешал музыке: умывшись, Миша тут же набрасывался на рояль.

Но вот шахматы, эта медленно, но верно действующая отрава, захватывают его целиком, и ни музыка, ни любая другая сила уже не могут соперничать с ними. Бедная Ида Григорьевна! Она и не подозревала, что наступит день, когда шахматные успехи и невзгоды сына будут занимать ее куда больше, чем похвалы или укоры учительницы музыки,

У шахмат, однако, была еще одна соперница — математика. В школе незаурядные математические способности Таля быстро обратили на себя внимание. Мальчик не просто решал задачи быстрее всех — он почти всегда находил какой-то необычный и своеобразный путь решения. На конкурсах решения задач и математических викторинах Таль был непобедим. Математика давала ему возможность утолять жажду борьбы, она ставила перед ним трудные проблемы, и из поединков с шеренгами цифр он выходил победителем. Это ему всегда нравилось, но в первую очередь, конечно, сам процесс решения доставлял ему наслаждение. Словом, Таль очень любил математику, очень.

Кто знает, может быть, в мире стало бы одним средним математиком больше и одним выдающимся шахматистом меньше, если бы… если бы не педантичный характер учительницы, которую нисколько не радовало, что Таль в уме умеет извлекать корни: он, оказывается, небрежно вычерчивал треугольники. Кляксы в тетради, неряшливость в записи решения, отсутствие должного прилежания — грехов у Таля было много. Посыпались тройки, потом двойки.

Миша заупрямился. Клякс в тетради стало заметно больше. Он чувствовал, что учительница во многом права, и это его еще больше злило. Потом произошел инцидент, который навсегда покончил с альтернативой — шахматы или математика. Таль решил какую-то задачу в уме и написал ответ. Так как ход решения приведен не был, учительница заподозрила, что он попросту списал ответ из задачника. Миша обиделся, перестал ходить на уроки математики. В конце концов его перевели в другую школу, но роман с математикой был закончен.

Итак, путь шахматам был расчищен. (В старших классах, правда, Таль неожиданно увлекся гуманитарными науками, в первую очередь литературой. Очень увлекся. Но литература и история шахматам почему-то не мешали.)

Забавный был вид у этого черноглазого мальчишки со свисавшим на глаза чубом, когда он сидел, низко склонив голову над доской. Обдумывая ходы, Таль забывал обо всем на свете, даже, наверное, о том, что играет в шахматы. Его руки машинально следовали за мыслью: словно слепой, он ощупывал фигуры на доске, которыми собирался пойти или на которые намеревался напасть.

Эта привычка очень мешала партнерам, и однажды один из старшеклассников, сев с ним играть, заставил мальчика держать руки на сиденье стула — под собой. Таль выдержал ходов шесть. Потом вскочил, смешал фигуры на доске и выбежал из комнаты.

Играть. Выигрывать у своих сверстников, еще лучше — у взрослых, у знакомых, у незнакомых. Играть в турнирах класса, школы, Дворца пионеров, дома, во дворе, на уроках, на перемене. Играть, играть, играть.

Талю повезло: во Дворце пионеров руководил занятиями незаурядный человек. Янис Крузкоп, по профессии преподаватель английского языка, был влюблен в шахматы. Больше, чем шахматы, он любил только детей. Крузкоп был романтик. Он ценил в шахматах лишь красоту и, может быть, поэтому мастером так и не стал.

Крузкоп нашел в мальчике на редкость верного и благодарного ученика. Вскоре Миша Таль понял, что ему хочется не просто выигрывать, но выигрывать красиво. Очень хочется.

Теперь он часто наведывается в подвальчик на улице Вейденбаума — там тогда помещался Рижский шахматный клуб. Здесь он был согласен на все — следить за игрой перворазрядников, играть сам, слушать «охотничьи рассказы» бывалых шахматистов. Когда он засиживался очень поздно, в клуб приходила мать или дядя Роберт и тащили упиравшегося мальчишку домой.

Постепенно становилось ясным, что у младшего сына доктора Таля характер при всей доброте и покладистости не из легких. Миша привык, что ему все удается, все получается. Дома и в школе — для каботажного плавания — такая уверенность годилась. В большом плавании она оказывалась вредна. Но он этого еще не понимал и бывал наказан.

Однажды, гуляя в Межа-парке, он захотел искупаться. У озера в Межа-парке дурная репутация. Миша знал об этом, но… Таль не боится ничего! Мать, чувствуя каким-то шестым чувством надвигающуюся беду, торопливо пошла следом. И когда Миша, попав в яму с ледяной водой, камнем пошел ко дну, она кинулась за ним и в последний миг успела схватить за руку. Его откачивали, потом он долго болел.

Думаете, урок пошел на пользу? Спустя несколько лет доктор Таль, почти никогда на отдыхавший, сумел выкроить время для отпуска и решил с женой и младшим сыном съездить на Черное море. Миша был уже студентом, успел сыграть в четвертьфинале первенства СССР, стал мастером. Серьезный молодой человек, гордость мамы и папы.

Два дня они блаженствовали в курортном местечке под Сочи. После хмурой Балтики Черное море было особенно теплым и ласковым. На третий день разбушевался шторм. Трое рижан расположились на пляже метрах, в двадцати от моря. Доктор Таль с супругой любовались волнами, которые одна выше другой с грохотом обрушивались на берег. Миша лежал рядом и, лениво бросая камешки, переговаривался с двумя местными мальчишками.

— Во дает! — сказал восхищенно один, когда до них долетели брызги огромной волны. — У вас там, верно, не бывает таких штормов?

— Что? — презрительно поднял бровь бледнотелый рижанин. — Вы хотите сказать, мальчики, что это шторм? Ну так глядите.

Таль вскочил и вприпрыжку побежал к воде. Все произошло так быстро, что мать успела только закричать от страха. Волна подхватила его, играючи перевернула несколько раз и вышвырнула на берег. Его с трудом привели в чувство и отнесли в гостиницу. Температура подскочила до сорока. Доктор моментально поставил диагноз — сотрясение мозга. Через несколько дней, как только позволило здоровье Миши, они улетели в Ригу.

— Слово вратаря, Яшка, это был великолепный бросок, — рассказывал Миша брату, сидевшему у его постели.

Ида Григорьевна, встряхивая градусник, только качала головой.

Прошло еще несколько лет. В Портороже происходил межзональный турнир. Один из участников, лидер турнира, пришел днем на пляж и влез на пятиметровую вышку: он никогда не прыгал с такой высоты, и ему интересно было постоять наверху. Но тут подошел один из журналистов: