Виктор Васильев - Загадка Таля. Второе «я» Петросяна

Теперь Петросян не чувствовал себя растерянным, нет. Хорошо понимая состояние противника, он начал игру спокойно, без тени волнения. Ход партии приятно удивил его. И не только потому, что, разыграв черными защиту Каро-Канн, он без особых усилий уравнял игру: Спасский применил тот самый вариант, которым два года назад выиграл у югославского гроссмейстера Матуловича.

Конечно же, Спасский понимал, что раз Петросян пошел на этот вариант, он непременно держит камень за пазухой. Оба партнера ход за ходом повторяли уже сыгранную партию. Молчаливая психологическая дуэль таила в себе мрачные перспективы для обоих. Хотя на доске не происходило кровопролитных сражений и обе стороны спокойно маневрировали, внутреннее напряжение становилось нестерпимым.

Так бывает, когда в бою самолеты летят навстречу один другому лоб в лоб, и первым сворачивает в сторону тот из летчиков, у кого не выдерживают нервы. Спасский свернул первым. У него, оказывается, не было ничего в секретном арсенале — он просто надеялся на однажды выручивший его вариант! Неужели он собирается выигрывать матч лишь повторяя себя? Это была пока загадка, но так или иначе, а дебют первой партии был многозначителен.

Партия между тем продолжалась. Уход в сторону не дал белым никакого перевеса. Были разменены все фигуры, кроме ферзей. Уже в совершенно ничейной позиции Спасский продолжает настойчивые попытки из ничего сделать нечто.

Шахматы, как и люди, ценят упорство, упрямство же они наказывают. Спасский неожиданно делает неудачный ход, и Петросян может выиграть пешку.

Он моментально увидел эту возможность и… и тут выяснилось, что он тоже отнюдь не так уж спокоен, как это ему сперва показалось. Поняв, что появились шансы на выигрыш, Петросян — о эта злополучная «любовь к усилению позиции!» — решил проверить, а нельзя ли эту пешку выиграть в иной, более спокойной, ситуации? Ему показалось, что можно, но, увы, он проглядел до обидного простое возражение, и спустя несколько ходов был подписан мир.

Сделав ошибочный ход, Петросян незаметно, под столом, проверил свой пульс: вместо обычных шестидесяти пяти-семидесяти ударов — сто сорок! Ого, вот что это такое, первая партия матча на первенство мира, даже когда она в жизни и не первая! Интересно, а какой сейчас пульс у Спасского?..

Итак, противники, поддавшись волнению старта, обменялись ошибками, которых в соревновании рангом поменьше наверняка сумели бы избежать. Что ж, все шло нормально. Матч на первенство мира тронулся в путь.

Когда во второй партии Спасский разыграл спокойный, исхоженный вдоль и поперек вариант ферзевого гамбита, который он применял крайне редко, Петросяну стала ясна матчевая тактика противника на старте. В начале поединка претендент, пока он еще не привык к обстановке матча, к сцене, к партнеру, решил придерживаться надежных дебютных систем.

Несмотря на размеренное спокойствие дебюта, Петросяну удалось получить преимущество. Белые ладьи, ферзь и конь держали под неослабным надзором так называемые висячие пешки. Но преимущество это было, если можно так выразиться, обоюдоострым, потому что, как остроумно заметил Бронштейн, никогда не знаешь, о чем они там шепчутся, эти висячие пешки, и какая из них намерена пройти вперед, а какая — остаться в тылу для подстраховки.

На этот раз пешки шептались, как видно, о своей горькой доле. Петросян разменял ферзей, получил лучший эндшпиль и заставил одну из висячих пешек двинуться вперед, после чего они сразу потеряли свой гордый вид. Оказавшись перед перспективой постепенного, но неизбежного удушения, Спасский пожертвовал пешку и дал своим фигурам приток свежего воздуха.

В этот очень ответственный момент Петросян не использовал всех своих возможностей, хотя, как он сам считает, его задача была в действительности значительно сложнее, чем это казалось со стороны. Все же партия была отложена в трудном положении для претендента, но при доигрывании он превосходно защищался и добился ничьей.

И в следующей партии Петросян очень долго держал Спасского в тисках. Играя черными, чемпион перехватил инициативу, и соперник вновь счел за благо пожертвовать пешку, чтобы получить возможность свободнее распоряжаться своими фигурами, а также поискать шансы в стычках на королевском фланге.

Строго говоря, эта жертва была некорректна, однако Спасский уже успел почувствовать, что как ни парадоксально, но напряжение старта позволяет ему иногда переходить грань дозволенного. Потому что время ответственных решений еще не пришло, и на этой стадии матча Петросян предпочитает вернуть лишнюю пешку обратно либо отказаться от попыток ее использовать, только бы не дать противнику в руки опасную инициативу. Словом, пока счет не открыт, и угроза первого проигрыша продолжает висеть над обоими, можно слегка поиграть с огнем.

Заимев пешку и получив объективно выигранную позицию, Петросян затем допустил несколько неточностей, но и после этого сохранял большие шансы на выигрыш. Однако он попал в цейтнот, и Спасский отлично воспользовался этим, неожиданно обострив игру. Петросян нашел ход, гарантировавший ничью, но не нашел хода, оставлявшего ему лишнюю пешку в простой позиции.

В третий раз претендент прогулялся по краю пропасти, и в третий раз все обошлось благополучно. Но долго ли может так продолжаться?

Четвертая партия уклонилась от ответа на этот вопрос, ибо, в отличие от двух предыдущих, протекала сравнительно спокойно. А пятая не могла ответить по той простой причине, что по краю пропасти ходить пришлось уже чемпиону.

В пятой партии Спасский наконец-то завладел инициативой и получил подавляющую позицию. Но то самое напряжение матча, которое до сих пор так преданно выручало претендента, теперь вдруг обратилось против него. У матча, оказывается, было чувство сострадания: психологическое напряжение всегда становилось на сторону того, чьи дела шли хуже.

Воспользовавшись неточной игрой Петросяна в дебюте, Спасский сильно стеснил фигуры черных. Теперь уже Петросяну ввиду угрозы полного удушья пришлось пожертвовать пешку, чтобы хоть чуть-чуть освободиться. Это было правильное и мужественное решение, но у Спасского образовалась лишняя пешка в лучшей позиции — чего еще можно было ему желать?

Как кипело и бурлило в эти минуты пресс-бюро!

— Горит! — воскликнул гроссмейстер Котов, обрадованный, по-видимому, тем, что серия ничьих кончается и в очередном обозрении можно будет кое о чем порассуждать.

— Пока еще не горит, но уже тлеет, — поправил его Таль.

А мастер Головко, разговаривая по телефону с редакцией «Красной звезды», оценил позицию чемпиона мира как безнадежную.

Эта оценка была очень близка к истине. Не известно, тлела ли позиция или действительно горела, но так или иначе, а дым шел.