Эрих Гимпель - Шпион для Германии

— Как вы сюда попали? — спросил я.

— То же самое я хотела бы спросить у вас, — ответила она.

Закрыв за собой дверь, она сделала несколько шагов в комнату. Она так естественно и грациозно держалась на высоких каблуках, будто бы с ними и родилась.

— Я друг Пауло Санти, — объяснил я.

— А я его приятельница, — произнесла она.

Наконец мне удалось спрятать пистолет в карман. По радио целую минуту раздавалась барабанная дробь: видимо, барабанщик демонстрировал свое искусство. У меня же у самого голова от этого сделалась как барабан.

— Пауло предоставил мне свою квартиру на несколько дней, — продолжил я. — Он уехал.

— Ничего страшного, — молвила девушка. — У него наверняка несколько ключей. Один из них он дал и мне. У меня дома идет ремонт и сильно пахнет краской, чего я не переношу.

— Меня зовут Джек Миллер, — представился я.

— Джоан Кеннет, — назвала она себя.

— В таком случае я, естественно, уйду, — сказал я. — Не буду вам мешать.

— В мире есть еще кавалеры… А чего вы вздумали бежать? Ведь в квартире несколько комнат, не так ли?

Я молча кивнул в ответ. Девушке, видимо, понравился мой такт. Ей было невдомек, что я беспокоился не столько о ее чести, сколько о своем задании.

— Нет ли тут чего-нибудь выпить? — спросила она.

— Вон на столике стоит бутылка виски. Если бы вы пришли на полчаса позже, то вам пришлось бы пить молоко.

— Я всегда прихожу вовремя.

Она сняла пальто, пошла в ванную и вернулась через две минуты назад.

— Я расположусь в спальне, — предложила она. — А вы оставайтесь в гостиной. Включите только радио немного погромче. Это Томми Дорси, если я не ошибаюсь. А вам он нравится?

— Конечно.

— Нам вдвоем будет весьма уютно. Или же вы все еще настроены уйти?

— Вовсе нет.

— Вот и хорошо, — резюмировала она. — А сейчас пойдем на кухню, вы мне там поможете! Или вы не голодны?

— Голоден, не голоден, но отсутствием аппетита не страдаю.

Мы стали готовить гамбургеры. Они получились довольно вкусными. Мы обнаружили несколько бутылок пива и допили оставшееся виски. По радио передавали музыку и песни Томми Дорси, Гленна Миллера и Луи Армстронга. Время от времени музыка прерывалась, и голос диктора вещал, сколько тонн смертоносного груза сброшено на города Германии.

— Война скоро кончится, — произнесла Джоан. — Слава Богу!

— Да, — поддержал я ее.

— А вы были солдатом?

— Да, морским офицером.

— Мой брат тоже. Но он погиб… В Перл-Харборе. В самом начале войны.

— Черт бы побрал этих японцев! — сказал я. Мы закурили.

— А здесь довольно уютно, — проговорила Джоан. — Я не люблю сидеть по вечерам в питейных заведениях. Но не люблю и оставаться одной.

174

— Это и мой настрой.

— А вы — не американец.

При этих словах я даже вздрогнул. Уют и благодушное настроение сразу исчезли. Я почувствовал тревогу. Уж не агент ли она ФБР? Очаровательная приманка? Предвестница палача?

— На основании чего вы так судите?

— Вы говорите как европеец, пожалуй, как скандинав.

— Мои родители были норвежцами, — вывернулся я.

— Почему вы произнесли это столь натянуто? — спросила она. — Я бы, например, не имела ничего против, если бы мои родители были норвежцами. Европа — Париж, Вена, Будапешт, Рим — разве это не прекрасно? Но проклятая война буквально все испоганила! — Она, взяв в руки свою сумочку, сказала: — Спокойной ночи! Надеюсь, что не потревожу вас, если встану рано. У меня маленький магазин мод, и я всегда появляюсь там первой.

— Спокойной ночи! — ответил я.

Я слушал радио еще в течение часа. Джоан прошла из ванны в соседнюю комнату. Если ФБР взяло меня на крючок, зачем ему оставлять своего агента здесь в качестве сторожа? Ведь его сотрудники могли бы уже давно появиться и арестовать меня. «Ты просто видишь во всем подозрительное», — сказал я себе. И тут же вспомнил, что она нисколько не испугалась моего пистолета и не задавала почти никаких вопросов.

В моей душе шла борьба: остаться или уйти. И на то, и на другое были весомые причины. Мой внезапный уход может вызвать у Джоан подозрения. Остаться же здесь — значит подвергнуть себя риску оказаться в ловушке. Впрочем, если меня засекли, дом все равно уже окружен и мне не удастся незаметно покинуть его.

Выпив последний глоток виски, улегся спать, но раз пять просыпался. Часам к пяти утра мне все стало безразлично. Этот фатализм подарил мне пять часов сна.

Когда я проснулся, Джоан уже не было. Чтобы меня не будить, она позавтракала на кухне. Чашка ее стояла еще на столе. На краю чашки виднелся слабый след губной помады. Во время войны американская губная помада была, видимо, тоже не слишком хороша. Я помыл чашку, принял душ, съел два оставшихся гамбургера и отправился в путь, чтобы навестить мистера Брауна на Сорок первой улице. По делам, связанным с атомным шпионажем…

Пересекая перекрестки, проверял, нет ли за мной хвоста. В голове появилась мысль, что, пожалуй, лучше было бы встретить Рождество у елки вместе с Джоан, чем охотиться за «Манхэттенским проектом»: любовь предпочтительнее служения войне.

Но вот и Сорок первая улица. Я поднялся на восьмой этаж. Секретарша с красными волосами некоторое время раздумывала, продолжать ли ей заниматься своими ногтями или же уделить свое внимание мне. Наконец взглянув на меня, она произнесла:

— Сегодня вам повезло, мистер Браун на месте. Но вы ведь собирались прийти вчера?

— Да, я собирался, но ведь никогда не поздно увидеть вас, или это не так?

— Ха-ха! — ответила она. — Сегодня состязания по боксу. Если вам удастся приобрести билеты, то я бы с удовольствием пошла.

— А я бы с большим удовольствием сходил в театр, — возразил я.

— Поговорим, когда вы выйдете от шефа, — решила она.

Она поставила на столик свой лак для ногтей и вошла в соседнюю комнату. Через две минуты она оттуда вышла.

Браун был маленьким нервным человечком. Он встал и пошел навстречу мне с распростертыми объятиями.

— Что я могу для вас предпринять? — спросил он.

— Сначала сделать стены и двери звуконепроницаемыми, — заявил я.

Он посмотрел на меня удивленно:

— У меня нет никаких секретов.

— Парочка все же наверняка есть.

Он сел на свое место и предложил мне сигарету. Я отказался.

— С 1938-го по 1942 год вы сотрудничали с немецкой секретной службой, — начал я. — За свою деятельность вы получили шестьдесят четыре тысячи двести девяносто три доллара и сорок центов. Деньги эти вы будто бы выплатили своим подручным. Вы — единственный, кто тогда уцелел при повальных арестах. И вот я здесь, чтобы получить компенсацию.

Руки и ноги у него задрожали. Глаза остекленели и стали похожи на глаза кролика, увидевшего змею.