Михаил Пробатов - Я – Беглый

— Ну, что? Пить будем? — спросил Звон.

— А спать?

— Спать мы сегодня не будем. Этот Канаков нам устроит такую весёлую ночь, что… спать не захочется. Это очень интересный случай. Только, знаешь что? — он вдруг помрачнел. — Давай-ка сперва выпьем, я тебе расскажу. Что-то странное. Я всё-таки не первый год работаю, и теперь мне уж кажется, что это со мной неладно.

— А с ним всё ладно?

Доктор Звон налил нам по полстакана и развёл ещё целый графин спирта.

— Очень интересный случай у этого больного, — повторил он. — Хотя… В литературе описан много раз. Чертовщина какая-то Типичный маньякально-депрессивный психоз. Разве я в первый раз наблюдаю таких больных? Но… Постой! Слышишь?

Я прислушался. Ничего не услышал, кроме угрюмой музыки тяжёлого храпа полусотни человек, спавших в душных и тесных палатах.

— Послушай. Разговаривают.

И вдруг я совершенно явственно услышал, что в изоляторе кто-то говорит. При чём это не был бред больного. Там говорили о чём-то двое. Один из голосов принадлежал Конакову, а второй, низкий, хриплый бас, был мне совершенно незнаком.

— А где Лёшка?

— Спит, — сказал Звон. — Теперь я прошу тебя, пойдём и послушаем, о чём разговор там идёт. Это повторяется регулярно через каждые пять-шесть дней. В остальное время Конаков спокоен и, по видимости, совершенно нормален.

Мы прошли коридором, свернули в узкий тупичок, где находился изолятор, и остановились. В изоляторе было темно, но свет от уличного фонаря, падая на стол за которым сидели двое, освещал силуэты, а лиц было не разглядеть.

— Чёрт возьми! — сказал я.

— Что такое?

— Да я ж сам его вязал. Когда я вяжу, невозможно развязаться. Этот мужик его развязал. Кто это?

— Не знаю. Послушай.

Они говорили негромко, но внятно и неторопливо. Всё было хорошо слышно.

— Вы, Ваше Сиятельство, уже приняли решение относительно этого человека? Я, признаться, очень устал с ним возиться. Я потратил шесть лет. Что дальше?

— Вчера, наконец, я получил окончательное постановление, и только сейчас он мне стал подсуден. Теперь я буду думать о том, что именно я мог бы сделать для него. Я знаю, что вам очень скучно. Наберитесь терпения. Мы ведь ничего не создаём. Мы разрушаем, а это труд длительный и в большинстве случаев не слишком увлекательный. Расскажите мне о нём поподробней.

— Князь! Мы, безусловно, имеем дело с человеком незаурядным, но очень слабодушным. Он богат. Подвержен многим порокам и ненасытен в их удовлетворении. Но ему свойственна робость перед властью. Он постоянно думает о расплате за преступления и эти помыслы гнетут его.

— Он совершает преступления?

— Постоянно. Он очень жаден. Вымогает деньги у родственников своих неизлечимых больных, а в этой стране это очень строго наказуемо.

— Нет, пожалуй, сначала расскажите мне о его пороках. Так мне проще будет понять его.

— Разврат, пьянство и обжорство. Он склонен с наслаждением принимать низкопоклонство. Сейчас, например, он пьянствует с человеком, которого люто ненавидит за то, что тот, будучи по службе неизмеримо ниже его, считает себя ему равным.

— Странное явление.

— Это связано с политикой. Его собутыльник не хочет служить здешним властям и работает на самых простых, низкооплачиваемых или неуважаемых обывателем работах. Но он имеет силы гордиться этим. Таких людей здесь немало, и возможно в ближайшее время власть станет предпринимать против них строгие меры. Вместе с тем, возможны события, которые власть не сумеет преодолеть, и тогда разразиться хаос, поскольку люди, о которых я только что имел честь Вашему Сиятельству докладывать, не в состоянии сами взять власть в свои руки. Это люди не деловые. Дилетанты. Среди них много пустых болтунов. И большинство из них интеллектуально очень ленивы.

— Забавно. Итак, мой дорогой, поскольку я вижу вам уже не терпится выйти на свободу и развернуть проповедь своего вероучения, которое, боюсь, вызовет смех у людей благоразумных, но это свойство большинства самодеятельных религиозных посторенний, поскольку это так, а мне не хочется вас больше мучить здесь — скажите мне, чего хочет этот человек, которого вы так разноречиво характеризовали. Его пороки мне уже известны, они в порядке вещей. Но такой человек наверняка имеет какую-то сильную страсть.

— Князь! Вы будете смеяться. Он хочет совершить великое открытие.

Князь, действительно, засмеялся:

— У меня в этом на ноготь сомнения не было, — сказал он. — Открытие в области психиатрии, так я понял?

— Именно так, князь, Ваше Сиятельство. Он хочет стать во главе большого научно-исследовательского института, но для этого ему необходимо защитить докторскую диссертацию, которая ему не под силу. Это не настоящий учёный. Он стремится к славе, но путь к славе — он хотел бы его пройти как бы во сне.

— Хочет проснуться доктором наук и директором?

— Точно так, Ваше Сиятельство. И от этого многие судьбы будут искалечены. Многие способные люди будут влачить нищенское существование, а сотни тысяч и даже миллионы больных во всём мире вместо лечения получат нечто шарлатанское.

— Мы это устроим. Это как раз очень просто. И человек того стоит, — произнёс голос князя тьмы.

Звон потянул меня за рукав. Мы вернулись к нему в кабинет.

— Давай-ка выпьем. Я надеюсь, ты всерьёз этого не принимаешь?

— А кто этот мужик?

— Это больной из третьей палаты. Он плохо спит, а Лёшка плохо запер изолятор, там, вообще замок барахлит, — Звон вдруг закрыл лицо ладонями. — Но неужто… Но может быть, действительно? Столько лет, столько лет в этой проклятой дыре…, — я ничего не понял. Сказать по правде, я был уже сильно пьян.

Утром я сменился и ушёл, не повидавшись со Звоном. А когда через трое суток снова вышел на дежурство, напарник меня спросил:

— Ты знаешь, где сейчас Звонков?

— ?

— В остром. Его взяли на вязки. Еле справились. Какой-то припадок у него. На тебя катили бочку. Ты с ним пил перед этим. Всю ночь, болтают, сидели — квасили.

Врач Звонков долго лежал в Долгопрудной, потом в Сербского, потом его перевели в какую-то ещё психбольницу, и я его потерял. Но мне говорили общие знакомые, что он так и не вышел из больницы. И умер в больнице.

А знаете, что я думаю по этому поводу? Никакого князя не было. В изоляторе, действительно, сидел больной, как-то сумевший открыть дверь, а вовсе не князь тьмы. Мы просто очень напились. Они говорили о Звонкове. А что о нём можно было говорить, кроме того, что было ими сказано? Но ему, бедняге, уж очень хотелось. Очень. Пропал человек.

Я ведь не знаю английского. Утром обнаруживаю на электронной почте какое-то сообщение по-английски. И вот только что пришёл зять и мне объяснил, что кто-то анонимно сделал мой аккаунт платным. Я просто ужасно этим тронут. Не знаю, что сказать по этому поводу, кроме как: «Спасибо, браток (или сестрёнка), дай тебе Бог здоровья», — наши так говорят, я же беглый:)))