Михаил Пробатов - Я – Беглый

— Да ладно врать вам, — одна румынка говорит. — Никогда у вас спокойно работать не получается. Я сюда из Холона пилила на такси. Кто мне за это заплатит? В кои-то веки попался хороший клиент…

— Ну хочешь, оставайся. Если у тебя с документами всё в порядке, тебе бояться нечего.

— Козел ты…

Через полчаса в помещениях не осталось ни души. Мы с Фирой поднялись к Циле.

— Вы его ждёте сегодня? — спокойно спросила она. — Вы с ним виделись? Ну и как он вам понравился?

— Пускай он нравится собственной жене. Циля Самуиловна, я вам клянусь родной мамой, это обыкновенная олимовская шпана. Я его отсюда провожу под такие фанфары, что он забудет, как его зовут по-настоящему. Он думает, что вымогательство это пустяки. А на самом деле это дело очень тонкое. Требует сноровки. Что вы улыбаетесь? Честное слово! Его бы можно посадить за эти шутки, но неохота связываться. Месяца четыре он бы точно схлопотал, а больше за такие пустяки не дадут.

— Лео, — сказала старуха, — вы просто чудесный человек. Я не верю ни одному вашему слову. А почему вы такой бледный?

— Ящики с напитками грузил на жаре и потом ещё сдуру водки выпил, вот и всё.

Она смеялась:

— А что это у вас под рубашкой?

Но потом она перестала смеяться.

— Послушайте, Лео, этот человек убивает, как машина. Мне почему-то кажется, что вы с ним справиться не сможете. Он прошёл исключительную выучку. Вызывайте полицию.

— А я говорю вам, что я и сам справлюсь, не нужна полиция здесь ни вам, ни мне.

Рассуждал я так. Он, конечно, знает, что здесь есть огнестрельное оружие, здесь оно почти в каждом доме, тем более в таком месте. Он понимает, что я его ждать буду не с парадного подъезда, а с чердака или чёрного хода. Поэтому, вернее всего он с парадного и появится. Я автомат снял с предохранителя и взвёл. А его всё нет. И это продолжалось почти до самого вечера, уже стало смеркаться. Вдруг я шкурой почувствовал: вот сейчас! И точно слышу на лестнице шаги. И слышу, говорят на иврите сразу несколько молодых голосов. Один голосок девичий:

— Как, Максим, ты ходил к русским шлюхам? О, Боже, какой ужас!

По лестнице поднимается мой знакомый парень, полицейский шотер (постовой), с ним напарница его, лет восемнадцати девчонка, и трое ребят из «Амбуланса».

— Боже мой, что это за ужасная порнография! Это из таиландских журналов. Такого насмотришься, и не захочется выходить замуж.

— А когда Мири выходила замуж, и вы пригласили на девичник стриптизёра, что вы там вытворяли?

— Я не вытворяла, а потом это был нормальный еврейский стриптизёр.

— Ну, конечно, он был кошерный…

Идут себе цыплята эти, смеются и болтают всякую ерунду. Никаких покойников.

— Здорово, Лёвка. А что это у вас так тихо?

— Так продаёмся же.

— Есть предложения?

— Пока что-то ничего серьёзного.

— Я говорил, сперва нужно было делать ремонт. Слушай, вы днём или ближе к вечеру не слышали рядом каких-нибудь криков, стонов, на помощь никто не звал?

Я сказал, что ничего не было.

— А что случилось?

— Прямо у вас под окнами умер какой-то бездомный старик. Хотел я вызвать следственную бригаду, при нём был пистолет, он кого-то поджидал тут, долго ждал, потому что окурков много набросал и вытоптал траву. Не хотят ехать. Говорят, если из-за всякого пьяного русского олима приезжать, не отчитаешься за горючее. Не любят нас.

— А мы их любим? Вот напарницу твою я б, скинь мне лет пятнадцать…

— Ага, разогнался. Только сунься, так наладит прикладом по голове — позабудешь и про любовь. Я уж пробовал. И в суд заявлять не станет, она местная.

— Но, знаешь, Макс, если он тут выслеживал кого-то… А можно взглянуть на него?

— Да ребята его уже затолкали в мешок. Зачем тебе смотреть? Зрелище неприятное. Он умер от инсульта.

Когда они ушли, мы поднялись к Циле. Она лежала, почти сидела на постели, опираясь на высокую подушку. Совершенно белая, как мел, а глаза блестят, как у наркоманки.

— Где Ояр?

— Циля Самуиловна, забудьте про Ояра. Он умер. Умер сам, значит, по-настоящему умер, от инсульта. Он стоял у вас под окнами полдня на жаре и умер. Только что миштара приезжала, и его увезли. Всё.

— Эли убил его, — сказала старуха, — Он пришёл, как обещал мне, и убил. Больше ведь некому заступиться за меня…

Прожили мы с Фирой чуть больше года. Циля-то вскорости умерла. И тут оказалось, что я рылом не вышел. Я же малограмотный. Фира читала мне книжки вслух. Я чуть с ума не сошёл. Особенно от стихов. Сказать по правде, я и не знал, что на свете было столько поэтов. А сейчас их как бы не больше стало, чем раньше. Она мне читала стихи наизусть. Даже в постели. Один раз легли, и она мне читает что-то уж совсем непонятное. А я не выдержал, прижал её покрепче, как она всегда любила, и как будто всё было хорошо, так хорошо, что даже картина со стены на нас упала. А после:

— Неужели ты ни о чём, кроме этого, никогда не думаешь, когда мы вместе?

Тут я разозлился и говорю:

— А ты сама-то? Что ж ты тогда так высоко ноги задираешь, что даже эта дурацкая картина на нас свалилась?

— Этого не может сказать женщине порядочный мужчина, а только настоящий хам! И эта картина не дурацкая, а копия Марка Шагала. Я ноги поднимаю, потому что ты пользуешься слабостью моей женской природы.

— Ничего себе слабость — чуть мне поясницу не переломила, — в таких случаях она ужасно на меня обижалась.

А раз как-то пошли в филармонию, я и говорю:

— Здорово поют, жаль, я на иврите плохо разбираю, — а эти придурки, как на грех, пели по-итальянски.

А на концерте Ларисы Герштейн я, вообще, уснул. Ну, пива напился, и клонит в сон… Ну, и так далее, не хочется рассказывать. Она сейчас вышла замуж за какого парня из Бар Эланского Университета. Он там читает лекции. Чем он в этом смысле лучше меня не пойму. На импотента вроде не похож. А вот, что он меня моложе, это точно. Что ж так, зараза, не везёт!

Слушайте, ребята, а пока это дело раскручивать будем, может мне одолжите штуки четыре баксов? Я тут затеял предприятие по обслуживанию пожилых богатых женщин. Помещение снял приличное. Ребят набрал путёвых — настоящее стадо козлов, расплачиваться с ними только нечем. И реклама нужна, клиентуры, понимаешь, мало. Ну не четыре, так хотя бы две. Сроком на год и хотя б на четыре выплаты. Я раскручусь и верну.

Плохо, что я кашлять стал. И спина всё время болит. А чего ж вы хотели? Укатали сивку крутые горки. Так ведь у нас в России говорят?

Кажется, в 76 году меня попросили пожить зиму на даче в Мамонтовке. Я там должен был одновременно выполнить сразу две обязанности. Всю зиму аккуратно топить печь и присматривать за молодой девушкой, Женечкой, которая, будучи лаборанткой, в химлаборатории, незадолго до этого совершила попытку самоубийства по неизвестной мне и по сию пору причине. Думаю, тут была какая-то неудачная любовь. Вряд ли что-нибудь другое.