Татьяна Тарасова - Красавица и чудовище

Позже, уже на соревнования, начала приходить мама. Отец появился на трибуне, когда мне уже исполнилось четырнадцать лет. У нас проходили соревнования, и я выполнила на них норму первого разряда. Следующий его визит на соревнования фигуристов, в которых участвовала дочка, состоялся спустя еще четыре года, во Дворце спорта в Лужниках.

В четырнадцать лет я вошла в команду фигуристов московского «Труда», и меня взяли на юг, на тренировочный сбор. О, какой восторг и упоенье! Завязывались под южным небом первые романы, с утра до ночи я поедала фрукты, периодически посылая родителям телеграммы, чтобы они выслали еще хотя бы три рубля.

Без СЮПа я не могла представить свою дальнейшую судьбу. И мне выпало огромное счастье, когда после недолгих мытарств в ЦСКА меня, девятнадцатилетнюю, взял на работу Вячеслав Васильевич Хатунцев, тогдашний председатель спортобщества «Труд», и определил тренером на родной стадион. Для тренерской деятельности я не имела ничего, в том числе и образования, но зато было страстное желание работать. И вот я снова вместе с парами, вместе с танцорами оказалась на том же открытом катке. Закрытый, искусственный, все еще принадлежал одиночникам и чемпионам.

Новый каток строили очень долго, и построили его не слишком толково. Зал для хореографии и общефизической подготовки всего лишь один, раздевалок мало, дневной свет на лед почти не попадает, искусственное же освещение слабое. Нет тренерской комнаты. Каток примыкает к легкоатлетическому манежу, вот там-то обилие света и воздуха. Мы ждали, что сначала начнут строить каток, но вышло наоборот. Манеж теперь часто пустует, на него затрачены, кстати, те же деньги, что и на наше неказистое сооружение, а мы выкраивали время, чтобы могло пройти как можно больше фигуристов. И все-таки он самый родной и любимый — наш каток.

Любовь к своему стадиону настолько крепка в сюповцах-фигуристах, что, когда открывался новый каток, на торжество собрались все, кто когда-то тренировался на старенькой площадке. Меня много раз приглашали работать тренером в ЦСКА и «Динамо», но изменить СЮПу я была не в силах. Это был мой дом, где мне удобно, где знаком каждый уголок, где с тобой здороваются даже самые маленькие фигуристы, и ты видишь в них родных для себя людей.

На новом катке сохранились традиции устраивать прекрасные елки, проводить по праздникам показательные выступления для родителей.

31 декабря у нас обычно проходили две тренировки, а в шесть часов вечера мы приглашаем на каток всех своих близких и тех, кто раньше катался на этом льду, приглашаем выпить с нами бокал шампанского, пожелать успехов в Новом году.

Моя семья — это начало начал моей жизненной и тренерской судьбы. Моя семья — с ее дисциплиной, подчинением всего в жизни главной цели, дружбой, связывающей всех ее членов, — помогла мне после травмы вернуться на лед тренером. Огромное место в создании моей биографии принадлежит нежной, настойчивой, а когда надо, то и суровой маме, но особенно важна роль отца, пример его жизни. Тем не менее рассказ о родителях я хочу начать с мамы.

Мама живет в таком ритме, что, мне кажется, если б я попробовала его на себе, то вскоре бы умерла. Работать она пошла с четырнадцати лет: воспитательницей, пионервожатой… Работать приходилось и летом, в дни каникул, когда училась в институте. В семье их было три сестры, брат погиб на фронте, и жилось, прямо скажем, нелегко.

Мама — это продолжение бабушки. А бабушка была уникальным человеком. Звали ее Валентина Константиновна. Доброты необыкновенной, порой казалось, что чужих она любила больше, чем своих. Она вырастила нескольких девочек, помимо своих детей, и они теперь нам — как родные тетки, а их дети — как братья и сестры. Бабушка могла отдать последнее. Ничего не жалела, никого не ругала. И я вижу, что у мамы очень много бабушкиных черт, и чем она становится старше, тем больше на нее похожа, по отношению к людям, к семье, подругам. Та же абсолютная честность. Маме вечно некогда, она все время что-то делает, а главное, все время кому-то помогает.

Основа семьи — это она. Ее слово для нас закон. Мы боимся ее расстроить. По сей день я стараюсь не показываться ей на глаза с сигаретой, не столько из-за того, что она огорчится, сколько из-за страха. Мы ее побаиваемся. И сестра, и я. Хотя отец и был знаменит своим крутым нравом, его мы не боялись, а перед мамой трепещем; глядя ей в глаза, никто не может соврать.

Наша учеба никогда не обсуждалась дома. Само собой разумеется — учиться полагается хорошо. А вот уборка квартиры, натирка полов, стирка — это лежало на нас, и мама железно контролировала домашнюю работу. Нам было запрещено приходить домой после десяти. Никогда мама нас не наряжала, ничего лишнего мы с сестрой не имели, хотя возможности тогда в семье уже появились, да и время изменилось, наши подружки начали расхаживать с золотыми сережками или колечками. У нас ничего подобного и быть не могло, впрочем, как и у самой мамы. В семье это не признавалось.

Мама прожила с отцом огромную жизнь. Они поженились в двадцать один год. И все это время она была опорой для него, такого сильного, такого знаменитого, такого популярного.

Как мама переживала все отцовские матчи! Она имела возможность довольно часто ездить с отцом за границу, но воспользовалась этим правом всего два раза. Она боялась отца потревожить. Безумно боялась неизбежных на эту тему разговоров, тем более если команда вдруг проиграет. Часто жены или мужья вмешиваются в работу тренера — мама не делала этого никогда. Все ее «вмешательство» заключалось в том, что ей звонили жены хоккеистов, плакались, отец за что-то их ругал, и мама долго наставляла их на путь истинный. И друзья моей сестры Гали, и мои друзья знают, что за человек наша мама — Нина Григорьевна.

Последние пять лет у нее на руках была бабушка. И хотя та жила у Гали, но мама по пять раз на день строго по часам и точно по диете кормила бабушку, подолгу разговаривала с ней, рассказывала о наших делах. Бабушка уже плохо слышала, и маме приходилось кричать, мама выискивала интересные для нее книги, так как бабушка до последнего дня читала, правда, с громадной лупой. Входя в ее комнату, можно было видеть такую идиллическую картину: у окна, сжавшись в комочек, сидит бабушка в косыночке и с лупой в руке. Лицо совершенно просветленное. Из-за бабушки мама никуда надолго уехать не могла. Ухаживать за ней она считала только своей обязанностью.

Меня воспитывали мама и обе бабушки. Отец всегда или на соревнованиях, или на сборах, он не «вылезал» из своего хоккея. Колготясь с двумя дочерьми, работая, мама еще успевала следить за тем, чтобы отец, возвращаясь домой, мог отдохнуть в уютной, доброй обстановке. Сейчас я вижу, что мама все в этой жизни делала правильно и — не боюсь показаться нескромной — даже меня сумела правильно воспитать, хотя задача эта была не из легких. У нас в семье всегда очень ценились и ценятся родственные узы. Сейчас подобное тяготение не принято, а мы собираемся вместе не только по праздникам. Мы просто любим друг друга — и это тоже заслуга мамы.