Татьяна Тарасова - Красавица и чудовище

А на дворе — август. Пять месяцев до Олимпиады. Правая нога. Он спит под наркозом, утром проснулся, я рядом сижу. Проснулся, на ногу смотрит, потом на меня: «Что?» Страшно ему: «Что? Сколько?» — «Шесть недель». Шесть недель — это со штифтом, а потом разрабатывать ногу надо, снова вставать на коньки. В общем, десять недель улетает. На первые соревнования, на первые этапы Гран-При не успеваем. А не участвовать в них, пропустить их в олимпийский год — это поставить на себе крест. Звоню в Москву, в Спорткомитет, спрашиваю, на какие этапы он еще может успеть. На всякий случай, чтобы заранее быть готовой к какой-нибудь дате. Придумываем с Леней для Ильи работу, сажаем его на велоэргонометр, два раза в день тренировки, через три дня пошли в зал. Он уже вовсю катается на машине, правая нога на пассажирском месте лежит, левая на педалях, благо в американских машинах их только две. Заматываем как можем ему не только палец, всю ногу, потому что врач предупредил, не дай Бог дотронуться до спицы, а если сломаете, прощайтесь со спортом. Одеваем Илюше ботинок с отрезанным носом, отвинчиваем от велосипеда педаль, прикручиваем ногу прямо на место педали. Целую систему изобрели. Леня Райцин провел неоценимую работу, он не отходил от Ильи ни на минуту. Я торчала внизу, на катке, потом поднималась к ним в зал, составляла с Леней планы восстановления и развития.

Как-то за три дня до травмы он мне сказал: «У меня болит спина, не буду сегодня прыгать». Я ему: «Может, мышца заболела? У тебя спина давала о себе знать когда-нибудь?» — «Да, болела она у меня и раньше. И в прошлом году болела». Он и вправду прыгал много, но четверной тогда мы еще не трогали. Я говорю: «Илюшка, ты должен уже уметь и через силу, и на боли, но работать. Но если хочешь, уходи с тренировки!» — «Нет». Началась тренировка, он расходится, прыгает совершенно идеально. Я: «Вот видишь». — «Да, как-то прошло». А на самом деле он пересилил страх. И тут он ломается. На шесть недель.

Я уезжаю в Москву, мне нужно забрать костюмы, которые там шьются. Оставляю его с Леней на девять дней. Перед отъездом идем на прием к врачу. Доктор осмотрел Илюшу и сообщил, что заживление идет полным ходом. Илюша ездит на процедуры в больницу с Машей и с Володей. В зале он работает, как зверь, и Леня доволен, как Илья переносит нагрузки. Только он оправился от шока, я стала делать ему замечания, прежде всего: «почему опоздал?». Ввожу его в нормальное состояние, правда, это его раздражает, он хочет, чтобы с его травмой все вокруг носились. Мальчишка не понимает, что от поведения зависит скорость выздоровления, но мне это неважно, мы стараемся его воспитывать, но одновременно и помогать.

Я успеваю посмотреть московские прокаты. В Москве в сентябре тренировки сборной. Возвращаюсь, когда ему уже сняли спицу. Произошло это значительно раньше, чем бывает в таких случаях. Спицу сняли через четыре недели — это просто счастье. Но мальчик ведь неслух, он надевает новые ботинки. Ботинки, в которых он никогда не катался, тяжелые, не его, они тянут его вниз. У него очень легкие ноги, ему не нужны такие ботинки. Уговариваем его втроем: я, Володя, Леня, теряем еще одну неделю.

Прыгать он начинает почти сразу, как вынули спицу. Без меня он только три дня катался, ждал, пока я приеду как только сняли спицу, он тут же, как ненормальный, помчался на лед. Даже старые ботинки и те растирают ноги в кровь, а тут новые, любая потертость может вызвать бог знает что. В конце концов уговариваю его перейти на старые ботинки, которые он не хочет видеть, потому что правый ботинок пробит. Произошел уникальный случай: ударившись в ботинок, конек прошел между блочками, прошел в тот единственный миллиметр, который не защищен. Такого просто не бывает.

Начинаем потихоньку снова готовиться к Олимпиаде. Пока без четверного. Он сразу, заметно, прибавляет. Со стороны кажется, что не боится прыгать. На самом деле и я, и он, мы оба боимся, но друг другу этого не показываем. Он начинает прыгать сериями, но до соревнований остается слишком мало времени. Я считаю, что первые два, может быть, три старта должны у него пройти без четверного прыжка. В Бостоне, в университете, проходят традиционные показательные выступления. Илюша замечательно исполняет короткую программу, конечно, не на сто процентов, но уже на девяносто, а это большое дело.

«У тебя огромный резерв», — без конца талдычу я ему. На тренировке после каждого элемента он вопросительно смотрит на меня: «Как?» Я опять: «Прибавь энергетики, сильнее заходи на элемент, чтобы все соки были из него выжаты». Заставляю его, плачу иногда, всхлипывая, кричу: «Как ты не можешь понять, что вращаешься не в полную мощь? Ты экономишь, ты экономишь свои силы». Придираюсь к нему по-страшному, зато выезды из прыжков стали ниже. На выездах уже получается красота.

Ноябрь. Поехали на соревнования в Канаду. «Скейт Кэнада». Стойко и Кулик. Естественно, участников собралось больше, но из асов — эти двое. Илюша хорошо слушался и хорошо слышал. Повзрослел. В выходной день прокатал целиком произвольную программу, и это стало традицией — показать всю без изъянов программу перед соревнованиями. Он выступил в короткой программе прекрасно. Правда, не сделал в ней аксель, все-таки махнул свою «бабочку». Такая досада, ведь катался прекрасно. И программа смотрелась, и зал покачнулся — «ах!», когда он сорвал прыжок. У Стойко короткая программа, сделанная точно на него и сделана очень здорово и мастерски.

У Илюши тем не менее оставался шанс. Нужно было только сконцентрироваться, что он и сделал в произвольной программе. В конце так обрадовался, что два прыжка — мимо. Такая меня разобрала злость, так было обидно. Осталась от прошлой жизни психическая неустойчивость, когда он сажал одни «бабочки» и славился этим. Неужели прежнее не изжито? Значит, надо эти рефлексы забивать. Надо работать над концентрацией. Но не хватает времени, сейчас другие задачи. Нужен четверной, нужно освободить время для восстановления четверного прыжка. Если б он его сделал в Канаде, то выиграл бы, но не смог, хотя и получил высокие оценки, а это тоже важно, так как на Гран-при присутствует пресса и собираются почти все профессиональные люди.

По большому счету я была удовлетворена: после такой тяжелой травмы он все же вышел на лед. На следующий день рано утром тренировка. Он стеснялся, что я все время рядом с ним: «Не надо со мной ходить. Сам приду и сам уйду». Я подумала, наверное, он прав, что же его так опекать, он сам с усами. Я пришла утром на тренировку, а Илюша проспал. И это — в день показательных выступлений.

Я была возмущена до ужаса, сидела одна на катке, а он спал. Встретила я его уже внизу, в дверях, он признался: «Я проспал». Я высказала все, что полагается в таких случаях высказывать. Что сижу одна и смотрю, как нормальные люди тренируются, что не понимаю, как можно спать, когда нужно работать. Я этого не только не понимаю, но и не приемлю, профессионал не может себе такое позволить, и, скорее всего, при жизни я не дождусь, когда он им станет. А если дождусь, то наверняка сойду с ума от восторга.