Владимир Каменев - Фронтовые записки

И здесь, к великому моему сожалению, кроме дат и мест отправления вроде “Kelhn, 18 iuli”, кроме начальных “Lieber Robert”, я, как ни бился, ничего понять не мог. А бился упорно и много. Доставал новые. Старался хоть в чём-нибудь уловить смысл. Запас немецких слов, которыми я располагал, оказался слишком скудным. Письма были только из Германии, преимущественно от июля-августа 41 года, в конце письма среди коротких фраз, прощальных приветов, поцелуев и пожеланий стояло почти неизменное “Да сохранит тебя Бог!” Много писем было женских.

“Да, далеко нашему не только красноармейцу, но и командиру до подобной культуры письма!” — думалось мне, когда я стоял в раздумье перед пачками писем, не зная, взять или не взять несколько из них. Перевести их я смог бы не раньше своего возвращения в Москву, а когда это будет? Уж, конечно, не вскоре, да и вернусь ли я ещё? В конце концов мысль о том, что впереди фронт, и неизвестна как моя судьба, так и судьба моей полевой сумки, — победила и рассеяла сомнения. Я не взял ни одного письма и в своё временное жилище — избу — вернулся с пустыми руками, но со многими свежими мыслями в голове.

Было два часа дня. Со вчерашнего вечера, за исключением “пикированных” сухарей, мы ничего не ели. Пришлось снова прибегнуть к сухарям. Хозяйка, видимо, располагаясь в нашу пользу, чему, безусловно, способствовало ограниченное количество постояльцев, — нас ведь было “только” семнадцать человек, — вскипятила нам в печке несколько котелков воды. У запасливого Максимцева нашёлся чай, и мы ожили: сухари размачивались в чаю и поглощались с удовольствием, которое не доставит и пирожное!

Во время этого приятного препровождения времени, причём общему хорошему настроению, безусловно, способствовал прекрасный солнечный день, и в феврале о весне напоминавший, дверь в избу открылась, и на пороге показалась чёрная шинель лейтенанта Мальцева — командира взвода управления первой батареи, следовавшего за мной со своим обозом.

Лейтенант Мальцев, типичный “лейтенант запаса”, менее всего напоминал военного. Сняв шапку и обнажив свою седую голову, он с тяжёлым вздохом опустился на лавку рядом со мной.

— Не по моим силам эта война! — тихо заговорил, скорее прошептал он, обращаясь ко мне. Я промолчал, сочувствуя ему и с уважением относясь к его пятидесятилетнему возрасту.

В голову пришла мысль, высказанная вчера в разговоре с начфином: насколько увеличился бы эффект работы каждого из нас, если бы каждый был на своём месте. Вспомнил и о том, что по мобилизации “местом” Мальцева было заведование одним из московских магазинов. Завмаг, иначе говоря. А теперь лейтенант. И ещё воюющей армии. И ещё впервые в жизни неизвестно для чего надевший морскую форму, которую и носить-то не умеет. Да и не желает, так же, как и воевать.

Неторопливо попивая чаёк под звуки какой-то транслировавшейся по радио музыки, Мальцев сообщил, что ночевал он с обозом в деревне Красуха, что за тракторами своими он поспевать не собирается, считает, что чем дальше в хвосте всей колонны, а главное — чем дальше от капитана и комиссара, тем лучше.

— Вот с питанием и, особенно, с фуражом, действительно, плохо! — согласился он со мною.

Кто знает, может быть, “действительно, плохо” нам предстоит только, и вспоминать об этом движении с обозом мы будем, как о счастливейшем периоде нашей фронтовой деятельности!..

Мальцев имел устное приказание от начальника штаба дивизиона: соединиться здесь, в Залучье, с моим обозом и далее вместе продвинуться в деревню Жегалово, что в четырёх будто бы километрах отсюда. Снова довелось мне возмущаться!

— Ну, какая разница, — жаловался я Мальцеву, — ждать подвоза корма лошадям в Залучье или в Жегалове? Делая в день по четыре километра, далеко не уедешь. А если бы мне подвезли корм, дали бы до ночи отдохнуть лошадям и людям, я ещё километров семьдесят отмахал бы! Ведь ту задачу, которую, как я понимаю, ставит передо мной командование дивизиона, — двигаться по возможности быстрее, по мере сил не отставать от батареи со своим обозом, — ведь эту задачу я стараюсь добросовестно выполнить! И что же? Вместо поддержки — палки в колёса! Вместо организации подвоза фуража и продовольствия, вместо обеспечения людям и лошадям отдыха, вместо ознакомления с маршрутом следования, с противником, с задачей, поставленной перед батареей и дивизионом, — “голое администрирование”, выражаясь по-граждански, с тем лишь отличием, что здесь, по данной организации, критиковать действия и распоряжения начальников не будешь! Получил приказ — выполняй безоговорочно!

— Ну, вот и сейчас: получил приказ — давай выполнять, двинемся в деревню Жегалово, — сказал Мальцев, — только я раньше чем через четыре часа не поеду. Пусть отдохнут лошади!

Я согласился с Мальцевым, установив с ним время для перемещения в следующую деревню — Жегалово — 17.00, с тем, чтобы движение было осуществлено засветло.

Поговорив с Мальцевым о мнимом сообщении Советского Информбюро о взятии войсками одиннадцати городов, мы расстались. Между прочим, Мальцев подтвердил это сообщение, которое, оказывается, распространяется с удивительной быстротой, несмотря на то, что каждый сообщающий оговаривается, что “сам” не по радио слышал и не в газетах читал, а “слышал” от комиссара или политрука такого-то. Мальцев пошёл к себе в избу напротив. Между тем, мои ребята понабрали себе из трофеев немецкие лезвия для безопасных бритв, пулемётные пружинные ленты для винтовочных патронов, да и сами винтовочные патроны от нашей трехлинейки в весьма изрядном количестве, множество личных немецких фотографических карточек, кто-то ухитрился раздобыть даже брошенный кожаный бумажник. Лезвия были хорошего качества; патронные ленты, которыми ребята увесили верхние половины туловищ во всех направлениях, оказались кстати, так как имеющиеся у каждого патроны за отсутствием обойм, пакетов и подсумков содержались в россыпи, в карманах. А здесь запас патронов у каждого по меньшей мере утроился — ленты очень пригодились! Брошенные немцами фотографические карточки были, по-видимому, любительские, большинство стандартного размера — девять на двенадцать, однако любительские никак не в смысле примитивности выполнения: фотографы из наших фотографий могли бы полюбоваться на качество бумаги, на композицию и на художественную отделку снимков.

Моя глупая щепетильность, а может быть, и иные чувства, в которых я не старался разобраться, не позволили мне взять что-либо трофейное. Что-то мне в этом напоминало мародёрство! А может быть, повторяю, здесь была излишняя щепетильность! Так или иначе, я ничего не взял. Сейчас раскаиваюсь: досадно, что не взял! Нужно было взять фотографические карточки и хоть пару писем для образца и перевода! Было бы что показать, и память бы об этом осталась.