Виктор Еремин - Тайны смерти русских писателей

О, как возмущается во мне гордость, какое душит меня бешенство!» Как подчеркивал П. Е. Щеголев, самому Пушкину все мирское было бы безразлично, если бы не Наталья Николаевна, которую надо было как-то удерживать возле себя.

Не стоит заблуждаться: то, что для читателя является неоспоримым шедевром литературы, для самого автора есть лишь предмет сомнений. Ни одно творение для творца не окончательно или действительно сделанное — для себя писателю всегда кажется, что можно бы было сделать и лучше. И другая беда: будучи уже созданным и опубликованным, произведение начинает жить собственной жизнью, а его создатель продолжает жить сам по себе, в стороне от своих творений. О том, что он создал нечто ценное и востребованное, автор обычно узнает случайно, как правило, либо от знакомых, которые и приврать могут из любви к нему, или от сторонних, мало ему известных и нередко мало интересных людей. Другими словами, и само творчество, и уже сотворенные Пушкиным шедевры не могли стать для него жизненной опорой в повседневности! Невзирая на его великий ум и проницательность… Тем более они не приносили ему материального дохода, а именно этого требовали от Александра Сергеевича растущая семья и в первую очередь жена. Так что ссылки на созданный в конце жизни пушкинский «Памятник» не могут в данном случае стать контрааргументом комплекса творца, стихотворение более похоже на самоуговаривание и самооправдание.

Таким образом, объективно Пушкин сам поставил себя в положение перманентно виноватого перед Натальей Николаевной, и она этим, как и положено вырвавшейся из-под родительской опеки недалекой хорошенькой девчонке, бессовестно пользовалась. Биографы часто подчеркивают, что поэт писал жене нравоучительные, порой строгие, порой шутливые письма, в которых указывал ей, как себя вести. История продемонстрировала, чего стоили эти письма! Пушкин скорее писал их для себя, опять же занимался самоуговорами, в то время как жизнь шла по крыловской басне: «А Васька слушает, да ест…»

Надо признать, что кризис среднего возраста серьезно сказался на творчестве поэта. Такого тяжелого простоя, как в конце 1835 г., с Александром Сергеевичем не случалось никогда: он полтора месяца провел в Михайловском, где пытался творить — и все тщетно! И тут пришло известие о внезапной тяжелой болезни матери. Пришлось возвращаться в столицу.

Видимо, все вместе взятое и более всего безнадежное состояние матери привели в начале февраля 1836 г. к тому, что психологический кризис принял у Пушкина гипертрофированный размах: начались чуть ли не ежедневные нервные срывы, что ярче всего проявилось сразу в трех вызовах на дуэль подряд [139] По подсчетам пушкиноведов, за всю жизнь поэт имел 30 вызовов на дуэль, 4 из которых приходятся на 1836 г., а последний — на 1837 г. .

4 февраля 1836 г. Пушкин направил вызов потенциальному жениху Александры Николаевны Гончаровой помещику Семену Семеновичу Хлюстину (1811–1844), родному племяннику знаменитого Ф. И. Толстого-Американца [140] Федор Иванович Толстой-Американец (1782–1846) распускал слухи, будто перед южной ссылкой поэта выпороли в Тайной канцелярии. В 1827 г. друзьям удалось примирить противников, а затем они сдружились до такой силы, что в 1830 г. именно Толстой-Американец добился от отрицательно настроенных родителей Гончаровых согласия на брак их дочери Натальи с Пушкиным. , с которым поэт чуть было не стрелялся на дуэли в 1827 г. Александр Сергеевич откровенно придрался к неловко, вскользь брошенной фразе. Когда читаешь свидетельства по этому делу, даже стороннему человеку невольно становится неудобно перед Хлюстиным. К чести молодого человека, он не стал впадать в амбиции, сдержался и во время переговоров вел себя весьма осмотрительно, а вскоре сам поэт предпочел пойти на примирение.

5 февраля 1836 г. Пушкин вызвал на дуэль генерала от кавалерии и члена Государственного совета князя Николая Григорьевича Репнина-Волконского (1778–1845). Поэту наговорили, будто лично не знакомый ему князь, по рассказам (I) некоего Боголюбова, отрицательно высказался о стихотворении «На выздоровление Лукулла», в котором Пушкин походя издевался над министром просвещения С. С. Уваровым [141] С. С. Уваров был женат на двоюродной сестре и единственной наследнице известного богача графа Д. Н. Шереметева. Когда последний в 1835 г. тяжело заболел, Уваров поспешил опечатать его имущество собственной печатью. Но Шереметев неожиданно поправился. Вышел громкий скандал. . Князь ответил поэту письменно: «Сколь ни лестны для меня некоторые изречения письма вашего, но с откровенностию скажу вам, что оно меня огорчило, ибо доказывает, что вы, милостивый государь, не презрили рассказов столь противных правилам моим. Г-на Боголюбова я единственно вижу у С. С. Уварова и с ним никаких сношений не имею, и никогда ничего на ваш счет в присутствии его не говорил, а тем паче прочтя послание Лукуллу. Вам же искренно скажу, что генияльный талант ваш принесет пользу отечеству и вам славу, воспевая веру и верность русскую, а не оскорблением честных людей. Простите мне сию правду русскую: она послужит вернейшим доказательством тех чувств отличного почтения, с коими имею честь быть… (подпись)».

Ответное письмо Пушкина говорит само за себя: «Приношу Вашему сиятельству искреннюю, глубочайшую мою благодарность за письмо, коего изволили меня удостоить. Не могу не сознаться, что мнение Вашего сиятельства касательно сочинений, оскорбительных для чести частного лица, совершенно справедливо. Трудно их извинить, даже когда они написаны в минуту огорчения и слепой досады. Как забава суетного или развращенного ума, они были бы непростительны». Иначе и быть не могло, ведь столкновение произошло с очень уважаемым человеком, героем 1812 г., старшим братом ссыльного декабриста С. Г. Волконского.

Следующая история долго раскручивалась за спиной одного из ее участников — графа Владимира Александровича Соллогуба (1813–1882), впоследствии известного писателя. На балу в октябре 1835 г. Соллогуб разговорился с Натальей Николаевной. По ходу дела молодой человек поинтересовался у Пушкиной, давно ли она замужем. Как оказалось, этот разговор услышали некоторые дамы и тут же пустили слух, будто Соллогуб пенял Наталье Николаевне в неверности супругу. В начале февраля 1836 г. слух этот донесли Пушкиной, которая приняла его с юмором. В тот же вечер она со смехом и без всякой задней мысли пересказала эту историю Александру Сергеевичу, который немедля послал Соллогубу вызов. Но опоздал: по долгу службы молодой человек уехал во Ржев. Вторичное письмо-вызов пропало с почтой. Чуть ли не через месяц Соллогуб узнал, что его вызвали на дуэль, что лично не знакомый ему Пушкин повсюду рассказывает о том, как он уклоняется от дуэли, а друг Соллогуба Андрей Карамзин был вынужден поручиться перед поэтом за его порядочность. Владимир Александрович немедля дал согласие на поединок и начал подготовку к дуэли. Однако при первой же личной с Пушкиным встрече Соллогуб написал Наталье Николаевне письмо с извинениями (которые и не требовались) и стал одним из любимейших друзей Александра Сергеевича до последних его дней.