Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах

Воскресенье, 26 августа 1917 года

Харви Кушинг видит трехмерную карту

На фронте затишье, но оно обманчиво. Это все знают. Утро обычно уходит на перевязку раненых. Кушинг считает, что многие из прооперированных им ранее как будто идут на поправку, — а может, это просто у него улучшилось настроение, после того как ему удалось поспать две ночи подряд.

Пока еще рано говорить об участии в боях американских соединений, так что Кушинг и его госпиталь переправлены на север, на фронт во Фландрии. С конца июля там продолжается британское наступление, крупнейшее из всех предшествующих. Это событие уже обрело свое название — третье сражение при Ипре.

До сих пор было предпринято четыре крупных наступления. Все это время стояла дождливая погода. Поле битвы превратилось в море грязи. Вплоть до сегодняшнего дня успехи были весьма незначительными, тогда как потери весьма ощутимы. Но мало кто об этом знал. Мало кто располагал достаточно полной информацией, цензура отличалась жесткостью, а официальные сообщения изобиловали общими фразами. Кушинг, однако, догадывался, что происходит на самом деле, видя поток раненых, истекающих кровью, которых везли к ним в госпиталь замызганные санитарные машины. Сколько их, этих раненых? В каком они состоянии? Сколько времени им нужно, чтобы добраться до своей части? Обычно все они были вымазаны в глине, так что приходилось долго счищать с них грязь и раздевать их, чтобы наконец найти и осмотреть раны. Тем из них, кому делали прививку от столбняка, писали чернильным карандашом на лбу букву “Т”. Вблизи от госпиталя находилось кладбище, и оно постоянно ширилось. Могилы рыли рабочие-китайцы в синих сорочках.

Специализация Кушинга — тяжелые черепно-мозговые травмы. Он старался делать по восемь операций в день. Все это происходило в палатке, хирург был одет в резиновый фартук, на нем были походные ботинки. Он умел с величайшей осторожностью извлекать осколки снаряда из мозга пациента при помощи мощного магнита. Мало кто представал перед ним с простой пулей в теле, еще реже — с раной от штыка. Почти все его пациенты получили осколочные ранения, и почти у всех ранения эти были множественными. Кушинг стал лучше разбираться в характере ран; он, к примеру, научился распознавать серьезнейшее ранение, скрывавшееся за крошечным входным отверстием. В небе висели аэростаты наблюдения. Иногда поблизости рвались бомбы. Когда выдавалось свободное время, они играли в теннис, тут же, рядом.

После обеда Кушинг и его коллега отправились в соседние медчасти — навестить друзей. День выдался сухой и погожий. В летнем воздухе стоял гул далекого артобстрела. Дорога из Мон-де-Ка в Реми пролегала вдоль высокой горы, зрелище было великолепное. На севере линия фронта в районе Ипра представляла собой цепочку пушечного огня.

Наконец-то Кушинг увидел то, что давно возбуждало его любопытство: канадский полковник показал ему большую трехмерную карту поля сражения, сделанную из песка, в масштабе 1/50, которую использовали для планирования новых наступлений. На ней были тщательно размечены каждый лес, каждый дом, каждый холм. Свои собственные окопы обозначались синей матерчатой ленточкой, немецкие — красной. Кушинг читает названия на миниатюрных табличках: Инвернес-Коупс, Клепем-Джанкшн, Санкчери-Вуд, Полигон-Вуд. Понял он немного, однако, судя по карте, будущие наступления готовились в направлении Гленкурс-Вуд, леса, который выдавался вперед красной дугой посреди остальных синих вертикалей.

Впрочем, они не одни изучали карту. С ними находилось еще несколько офицеров и младших чинов, пытавшихся разобраться в особенностях местности. Именно эти люди пойдут завтра “на штурм высоты”.

Кушинг со своим коллегой вернулись как раз к ужину. Затем командир части исчез, прихватив кушинговский вчерашний номер “Таймс”. На вопрос Кушинга о газете офицер, спрятав ее за спиной, адресовал хирурга к армейской сводке, вывешенной на дверях столовой. Кушинг считал этот расшифрованный документ с его кодовыми словами и координатами совершенно непонятным и был раздосадован:

Утро донесение ааа YAWL докладывает S. О. S. Отправлено

вверх вокруг 5 а.m. Это утро к

слева от CABLE и справа от LUCKS

фронт J.14. A.5.8 направо около 5 a.m.

Посты около J.14. А.7.4 стали передвинуты в посты

около J.14. А.8.8 остаются по-прежнему обеспечены ааа (…)

Кушинг лег спать ближе к полуночи, вдали не утихал артиллерийский огонь. А потом снова по верху палатки забарабанил дождь.

♦

Через день Кушингу кто-то сообщил, что между 23 июля и 3 августа из трех соседних госпиталей 17 299 пациентов были отправлены на лечение в другое место или выписаны. (Число погибших в эту цифру не входило.) В Пятой армии имелось еще двенадцать подобных полевых госпиталей.

Вторник, 4 сентября 1917 года

Эдуард Мосли едет в экипаже в Анкару

Завтрак просто восхитительный: колбаски, печенье, чай, варенье, — Мосли только что получил посылку из дома. Те, кто их охраняет, едят хлеб, оливки, дыню и лук. А потом они все вместе покидают этот клоповник, крошечный постоялый двор.

Он и еще один пленный, британец с переломом руки, которому все хуже, получили позволение проехаться на повозке с лошадьми, но когда дорога поднимается в гору, они вынуждены идти пешком, ибо лошади слишком слабы. Горный склон покрывают высокие сосны. Пленников окружает большой отряд конных жандармов, обязанных следить за тем, чтобы они не убежали, а еще охраняющих их от нападения бандитов. Они переправляются через водопад.

Мосли вообще-то подумывал сбежать. Прошлым летом он входил в группу военнопленных, которые месяцами готовили побег из Кастамону. Их план заключался в том, что по горной тропе они доберутся до Черного моря, где их ждала лодка, зарытая в песок, без паруса, но с веслами. Мосли даже переодевался турком и совершал попытки побега, чтобы выяснить, как им лучше обмануть часовых. После одной из таких попыток его чуть не поймали, и с тех пор охрану усилили. Часть группы все же убежала, но была (вероятно) поймана, после (возможного) предательства, или же схвачена (что более правдоподобно) при неудавшейся попытке выдать себя за немцев.

И тем не менее сейчас в Кастамону Мосли выпустили из заключения. Он все еще страдает от тяжелых последствий блокады в Эль-Куте. Самым серьезным недугом была безобразная рана на спине, оставленная осколком снаряда. Несколько позвонков оказались поврежденными, и приступы боли частенько не давали ему спать по ночам. Теперь он направляется в Анкару на лечение, ему требуется помощь специалиста, на этот раз проблема со зрением. Пыль и мусор, взметаемые взрывами и попадающие в глаза, вызвали у него хроническое воспаление. Пока оно скорее раздражало его, чем представляло серьезную опасность, но с течением времени могло стать угрожающим. Когда он получил письмо от друзей из МИДа, то сумел напугать им коменданта и заставить его поверить, что Лондон взял именно его, Мосли, персону под особый контроль, и тогда турецкий офицер устроил его переезд в Анкару. Сам Мосли требовал, чтобы его отправили на лечение в Константинополь. Он рассчитывал на то, что оттуда будет проще совершить побег.