Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

29 июля 1983 года

…Почти неделю идут проливные дожди — холод, сырость, грязь, из дома не выйти. А перед этим была тропическая жара. Я болею. Наши дети — одна моя радость. Они сидят дома, капризничают, хотят на море. Только Алёшка с Наташкой всё равно считают, что в Геленджике и в такую погоду лучше, чем в Москве.

Событий, окромя болезней, никаких. Очень скучаю без тебя. Наташка — моя отрада. Филиппка — абсолютное чудо. В Наташку я просто влюблена. Наверное, собственную дочь я не могла бы любить больше.

Алёшка хочет написать тебе письмо, но не знает, что писать. Он много возится с Филиппом и очень его любит…

4 августа 1983 года

…Жизнь с Натальей сама по себе — огромное удовольствие. Она совершенно исключительный человек… И самое удивительное, что она отвечает мне тем же, и я черпаю в этом силы существовать здесь дальше. Погода нас не балует, меняется по два раза в день, так что мой внутренний барометр скоро выйдет из строя, а пока что выводит из строя меня…

Хочу ещё поговорить о Наташке. Она совершенно очаровательное и умненькое существо. Я не могу нарадоваться на её стихийную способность всё правильно понимать с полуслова, с намёка. Её правильное понимание жизни поражает меня. Ей не хватает только одного: знаний, информации. И в этом огромная твоя вина.

Она горько винит тебя за то, что ты бросил её в духовном смысле, что ты не находил времени для неё, не старался развивать. Мне долго пришлось убеждать её в том, что такой уж ты есть и что твой сын, который живёт с тобой, получает от тебя не больше. В итоге Наташа подвела черту под разговором, сказав: «Значит, папочка у нас самая главная зелёная какашка»…

29 июня 1983 года

…Просто плакать хочется при мысли, что ты не здесь, не плаваешь с Алёшкой, не возишься в саду. Он прекрасно держится на воде, заплывает очень далеко, но правильности плавания его надо учить. И ещё он обзавёлся приблудным котёнком, и его страсть (неудовлетворённая нами в Москве) к животным нашла своё применение…

9 августа 1983 года

…Выслал деньги. Попробуй отнестись к ним с любовью и ревностью: не отдавай их в чужие руки.

Любовью дорожить умейте!..

13 августа 1983 года

…С деньгами полный швах. Я стараюсь относиться к ним с любовью и не отдавать чужим людям, но возникает вопрос о продавцах: чужие ли они? Они всё-таки родные, но много берут. И билеты на поезд — с переплатой. Для Алёшки места не будет, придётся провести с ним две ночи на одной полке. Я это вынесу. Но к тому времени, как от тебя пришли деньги, я уже была должна…

…Не расстраивайся — прорвёмся!

Целую тебя крепко, Наташка с Алёшкой тоже целуют тебя.

13 августа 1983 года

…Алёша, говорят, что ты плаваешь хорошо, но неспокойно. Барахтаешься и хлебаешь воду. Учись плавать медленно и расслабленно… Выброс руки, гребок и — скольжение, отдых. Потом медленно и далеко пошла вторая рука… гребок — сколь-же-ние… Спокойно, не торопясь, взял воздуху и снова: одна рука — скольжение, вторая — скольжение… А про ноги не думай, они сами по себе автоматически стригут воду. Когда привыкнешь плыть медленно, плавно, спокойно, тогда ускоряй движения, отрабатывай скорость…

Здравствуй, любезный сын Алёша! Был я недавно в Литературном музее на Петровке. Там устроили вечер звукозаписи — слушали с пластинок и плёнок стихи и песни Булата Окуджавы о войне. Зальчик крохотный, народу набилось много. Вёл этот вечер человек по имени Шилов — я его не знаю. Вёл очень хорошо, много рассказывал интересно, и было так хорошо слушать даже давно знакомое и знаемое наизусть, потому что, когда слушают песню или стихи сразу несколько десятков разных людей, но не случайных, а любящих этого автора, возникает между ними общность сопереживания — и всё воспринимается как-то по-новому.

Но всё-таки мне в этом зале кого-то не хватало. Я, знаешь, давно привык всё самое важное, особенно в искусстве, «сопереживать» с мамой (с твоей мамой). Но тут я вдруг ощутил почему-то не её отсутствие, а… твоё. Мне очень захотелось, чтобы ты оказался рядом со мной. Это никак не в обиду маме — просто, как я понял потом, означает то, что ты вырос и я ищу в тебе друга. Ты, может быть, не всё бы понял, а может, и наоборот — понял бы гораздо больше, чем я бы мог предположить. В общем, очень захотелось мне с тобой поговорить обо всём, услышанном вместе.

У тебя сейчас очень интересная жизнь и очень важный её период: подходит к окончанию детство, начинается то, что называется отрочество. Детство и отрочество — разные вещи. Тебе неплохо было бы прочитать две книги Льва Толстого, они так и называются: «Детство» и «Отрочество». У него есть ещё и «Юность». Толстой называл это: «три эпохи».

Я не слишком хорошо помню свои переходы из эпохи в эпоху: было такое время, когда люди (и я в том числе) мало думали, особенно о себе. Жизнь складывалась в основном из внешних обстоятельств, и они были однообразны — только несколько очерченных вариантов: школа (из класса в класс), институт; или — школа, ремеслуха (ремесленное училище), улица; или — школа, завод, армия (как у меня)…

Вот недавно я вычитал очень интересные мысли у Честертона, это английский писатель (1874–1936), один из умнейших людей на свете. В последний год жизни, в возрасте 62 лет, он пишет:

Я чувствовал всегда, что детство было моей настоящей жизнью, началом чего-то очень важного. Тогда я знал, а после забыл, что такое жить… Человеческая жизнь начинается светом и правдой; только потом мы вступаем в туман и сворачиваем в сторону.

Это созвучно Л. Толстому, который говорил, что человек рождается совершенным, а потом всю жизнь постепенно портится.

Честертон ещё пишет:

Отрочество — штука сложная и непонятная. Даже те, кто через него прошёл, не понимают, что же это было… Я начинал какое-нибудь в буквальном смысле дикое озорство, так и не зная, зачем я это делаю. Когда я впервые встретил на школьном дворе своего будущего лучшего друга, мы зверски дрались сорок пять минут, без всякой причины, не из мести (я никогда его раньше не видел, и позже он мне очень понравился), но по какому-то странному импульсу. Мы бились, пинались, катались в грязи, и всё это время сознание наше было беззлобным и ясным. Когда же мы устали вконец и он упомянул что-то из Диккенса, не то из другой моей любимой книги, мы завели разговор о литературе, который продолжается и по сей день.