Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Дяде Володе, казалось, было легче, потому что, я понял потом, он Сталина и раньше не очень-то любил… А я любил дядю Володю, и я ему сказал:

— Но всё-таки войну он выиграл!

Я думал, что это неопровержимо, что дядя Володя сейчас поперхнётся, но он даже не взволновался, спокойно возразил:

— А почему ты думаешь, что это он? Это мы победили.

Да что же он такое говорит! Тогда я выкрикнул:

— Но вы же шли в атаку за Родину, за Сталина!

Так я его добил. И вот на эти прокрикнутые мною священные слова любимый мой дядя Володя кощунственно усмехнулся.

— Я что-то не припомню. Ты это где слыхал — в кино? В книжках? А знаешь, что кричат, когда идут в атаку? Там вообще нету слов, там просто крик, а если и слова, то — матом.

Я это вспомнил в шестьдесят третьем году, когда явился «Тёркин на том свете», и Твардовский повторил мне слова дяди Володи:

В год, когда я сам окончил школу, уже зимой, встретил одноклассника, теперь студента. Он спросил, где я учусь. Узнав, что у меня пока не вышло, что, мол, на будущий год, а пока что работаю, он спросил:

— Но работа, конечно, чистая?

Я задумался. Подумал. Решил и сказал:

— Да… Чистая как будто… Конечно, чистая! Ведь уголь я не руками беру, а лопатой… И потом. Когда уже чистишь топку и шлак выгребаешь — так он же раскалённый, на нём ни пылинки!

Одноклассник, помню, странно на меня посмотрел.

А дело было так. Когда в послешкольное лето я пролетел с институтом, и, стало быть, пришлось подумать о работе хотя б до будущего лета, дядя Володя мой сказал:

— Иди к нам на завод. Не хочешь? У нас в котельной нужен кочегар. Я, между прочим, тоже с кочегаров начинал.

Мне это понравилось. Именно то, что дядя Володя начинал с кочегаров. И вот теперь я.

В декабре 1955 года я писал брату Ромке в Краснодар:

… Ты беспокоился о моём одиночестве на работе в маленькой котельной, но теперь меня лишили одиночества, и я избежал опасности заделаться философом. Меня перевели в т. н. «большую котельную». Прямо в полымя. Раньше на мне была одна топка, а теперь две, и каждая из них в три раза больше моей прежней. Там я умирал со скуки, а здесь в первый день думал, что просто умру. После смены я не стоял под душем, а сидел на цементном полу. На второй день я вообще не мог понять: умер я или жив. На третий я сказал дома дяде Володе, что, наверное, не выдержу. Он ответил почти равнодушно: «Привыкнешь».

Теперь меня освободили от чистки топок (их чистят два раза за смену, и это адская работа), зато на мне поставка угля ко всем шести котлам и уборка шлака. Я беру железную тачку весом с полтонны, подвожу её к угольной яме и нагружаю. Потом подкатываю к топке так, чтобы другой кочегар мог брать уголь прямо с тачки, со стороны откинутого бортика. И гляжу, у кого уже кончилась тачка, чтобы её подхватить и скорей за углём. Когда же после чистки у топок навалились горы шлака, я этот стынущий шлак гружу на ту же тачку, увожу под конвейер и кидаю лопатой на лопасти. Шлак куда-то летит, а куда — не моё это дело. Устаю, но действительно привыкаю. Хотя за смену через мою лопату проходит 8–10 тонн. А вообще всё выглядит не так уж страшно. Всю жизнь заниматься этим непривлекательно, а временно даже полезно.

Листок мой кончается. Наши московские все здоровы. Привет нашим краснодарским.

(на другом листочке)

То мятое письмо я писал с месяц назад, а отправить забыл. Посылаю теперь вместе с этим. Сегодня суббота. Завтра не вставать на заре. Поэтому не сплю, а пишу. Посмотрел сейчас на руку — въелась угольная пыль и не отмывается. Отмыть бы в море!..

А теперь уже воскресенье. Тётка, которая работает вместо меня в «маленькой» моей котельной, заболела, и я вместо неё работаю сегодня в ночную смену. Вчера письмо не дописал и сейчас пишу в кочегарке.

Вот чёрт! Задумался-записался и упустил воду. А этого нельзя. Котёл может лопнуть.

Сейчас приходила какая-то другая тётка, угостила пирожком. Она ушла, а я подошёл к двери и посмотрел на мир. Совсем темно. На небе яркий и тонкий месяц. Лишь чёрта не хватает! А рядом — одна звезда. И вокруг ничего — одно чёрное небо. Только ближе к земле синеет. Должно быть, от снега. Ночь тёплая, и, если бы я работал в большой котельной, можно было бы поспать часа два.

Опять посмотрел на руку, а палец в чернилах. Давненько не касался я их!

Это продолжение первого письма я так и не закончил, и оба письма не отправил. Так они у меня и остались, теперь уже ветхие.

Вообще дядя Володя меня иногда изумлял. Когда я начал в маленькой котельной, меня приветил и обучил такой уже старый кочегар, может быть, один из тех двоих, где сказал кочегар кочегару , — и вот, обучая теперь меня, он мне поведал:

— Я здесь, на этом месте двадцать семь лет!

Это меня потрясло. Да как же и не потрястись человеку каких-то восемнадцати лет, считая от выхода из материнского лона, когда такой вот этот невообразимый кочегар — вот у этого котла, вот у этой вот топки работает аж целых двадцать семь… Так вот каков он, загадочный рабочий класс, сделанный из камня и стали!

Вечером я рассказал дяде Володе:

— Нет, ты подумай: двадцать семь лет на одном месте!

А дядя Володя, о, ужас:

— Ну и что? По своей лености да глупости!

Потом, уже в большой котельной, я узнал иного человека. Он был бригадиром слесарей, обслуживающих котельную. А может быть, он и не был бригадиром, но на него все смотрели снизу вверх.

Он был, конечно, высок, сухощав. И комбинезон его всегда отличался чистотой и как бы выглаженностью. Голова седая, лицо молодое, а глаза прямо лили на тебя ум и свет. И ещё он был изобретатель. Или рационализатор. Время от времени он предлагал начальству что-нибудь устроить, как лучше. При этом приносил чертёж. Его коллеги-слесаря опасливо оглядывали безукоризненные линии на безукоризненной бумаге, не решаясь к ней даже притронуться, и только изумлённо спрашивали:

— Ты что, и сам чертил?

А он спокойно отвечал:

— Конечно, сам.

Вообще он, этот слесарь, как будто бы явился из кино. И теперь-то я уже точно знал, как выглядит легендарный рабочий класс. А дальше вот что было.

Был канун политического праздника, слесаря курили на лавке позади котлов, и кто-то его спросил, пойдёт ли он завтра на демонстрацию. И вот, представьте, мой герой ответил: