Соломон Кипнис - Записки некрополиста. Прогулки по Новодевичьему

— Говорят, что женился я по расчету, тесть-то был «ого-го какой начальник»! А оказалось — по любви, он ведь отказал дочери в своем расположении из-за моего полужидовства (отец Гудзенко был украинец, а мать еврейка — прим. ав­тора), забыв, что еще недавно он сам был полным жидовым.

(7-14-13)

Эти огромные латинские буквы, выгравированные на высоком надгробном гранитном столбе, видны издалека.

Само по себе такое сочетание букв никакого смысла не имеет и сокращением тоже не служит. Это — позывные радиста советских полярных станций и арктических экспедиций Кренкеля Эрнста Теодоровича(1903-1971), который за высочайший класс работы значился в неписаной табели о рангах «коротковолновиком мира № 1». (О нем также в новелле «Папанинцы».)

На позывных RAEM Кренкель выходил на связь и в долгие месяцы жизни «папанинцев» на дрейфующей во льдах станции «Северный полюс-1». И все, что сообщалось на материк, и все, что приходило оттуда, знал радист. Секретов от Кренкеля, понятно, не было, и быть не могло.

Но, оказывается, имелась все-таки информация, которую ему не полагалось знать....На льдине жили четверо: трое из них партийцы — Папанин, Федоров, Ширшов, один беспартийный — Кренкель. А раз есть три члена партии, то по уставу должна существовать партячейка. Так и было. Ячейку создали, секретарем выбрали Папанина.

С Большой Земли в низовую парторганизацию периодически поступала закрытая политическая информация — только для сведения коммунистов. И было ее немало: сообщения об арестах врагов народа, о процессах над изменниками родины, ведь это были 1937-38 годы.

Принимал такие сообщения, конечно, беспартийный Кренкель (а кто же иной мог это делать?). Затем он, как положено, ставил па материале гриф «Секретно» и вручал его Папанину.

Обсуждать полученную информацию полагалось на закрытом партсобрании, что строго выполнял Папанин. А беспартийному Кренкелю ничего не оставалось, как покидать теплую палатку и мерзнуть, с нетерпением ожидая, когда же коммунисты примут решение, клеймящее очередных врагов народа, встанут и запоют «Интернационал», ставший для радиста сигналом к столь желанному возвращению в «дом».

Наступал заключительный акт этой трагикомедии: беспартийный Кренкель получал от Папанина решение закрытого партсобрания и передавал его по рации на материк...

Когда обо всем этом я узнал, то первой реакцией было ощущение, что над тобой просто хорошо посмеялись, настолько происходившее казалось неправдоподобным.

Решил перепроверить. Связался с сыном Э.Т.Кренкеля, и он подтвердил, что это, увы, действительно правда.

(7-18-1)

Можно смело утверждать, что тот, кто впервые приходит на Новодевичье, обязательно подходит к могиле Никиты Сергеевича Хрущева(1894-1971).И тогда он оказывается перед памятником, автор которого Эрнст Неизвестный.

Об этом скульпторе, графике в среде художников еще в 60-х годах каламбурили: «всем известный Неизвестный». А вот Хрущев был противоположного мнения. Его высказывание «Неизвестный никому не известен, а его творчество тошнотворная мазня» предрешило судьбу художника.

В одном из интервью, которое у Неизвестного взяли в апреле 2000 года, накануне открытия в Москве первого памятника его работы. Мастер вспоминал: «Я когда-то выиграл конкурс на памятник Данте. Выиграл у всех: у Сальвадора Дали и Рушенберга, это был мировой конкурс. А в это время Ренато Гуттузо выставлялся в Пушкинском. Тот Гуттузо, который написал, что становится передо мной на колени и целует мне руки. Я спросил Демичева (министр культуры — прим. автора): «Я выиграл у Гуттузо, а не могу даже напечатать свою работу, почему?» На что Петр Нилыч, не смущаясь, сказал: «Он же иностранец».

Многие годы Неизвестный не имел работы. И вскоре, после постыдно известной «бульдозерной» выставки, его фактически вынудили покинуть Родину, за которую он воевал, был контужен, тяжело ранен...

Так почему же Неизвестный, когда к нему с просьбой сделать надгробие Хрущеву обратился сын последнего Сергей, после всего того, что произошло, все-таки согласился?

Ответ дал сам скульптор: «Я его (Сергея) очень уважаю и люблю, также как Нину Петровну (жена Никиты Сергеевича — прим. автора) и всю семью Хрущева». «Он все-таки извинился передо мной... Я сделал честный памятник».

За 12 многотрудных лет правления страной у Хрущева на счету много хорошего. Разоблачением культа личности Сталина, потребовавшим от Хрущева изрядного мужества, он заслужил благодарную память миллионов людей. Совершил Хрущев и немало ошибок.

Сочетанием кусков белого мрамора и черного гранита скульптор попытался выразить противоречивость, неоднозначность в оценке Хрущева как исторической личности.

(7-20-9)

...Теперь Неизвестный живет и работает в США, он профессор Колумбийского университета. Рассказывая о своей жизни, говорит, что «Россию любил и любит», «Россия обречена быть великой» — считает Мастер.

Крупнейший американский искусствовед Джон Рассел написал: «Факел монументализма за четыреста лет цивилизации из рук Микеланджело передан в руки Эрнста». Список сделанного Неизвестным впечатляет: около 900 скульптур и более 5 тысяч граверных досок.

В числе его мемориальных произведений памятники на Новодевичьем — «шести известным». О надгробии Хрущеву рассказано выше.

О других памятниках новеллы: «Любви отданное сердце» (поэт В.АЛуговской), « Точка смерти языком скульптуры» (скрипач Ю.Г.Ситковецкий), « Битва в пути» (писательница Галина Николаева), « Мальчик! Здравствуй» (поэт М.А.Светлов), « На поруках — даже после смерти!» (физик Л.Д.Ландау).

Жена учительствовала, и в дни, когда рано уходила из дому, отводить в детский сад младшую, четырехлетнюю доченьку Софочку должен был я. К каким ухищрениям приходилось порой прибегать, чтобы с минимальной жестокостью преодолеть нежелание еще не продравшего глазки ребенка отправляться в чужой дом, к чужой тете, знал не понаслышке.

... И в один из таких походов я решил применить заранее продуманный прием, надеясь, что удастся заморочить девочку и спокойно преодолеть десяти минутную дорогу до детсада.

— Ты знаешь, доченька, — спросил я, когда мы спускались по лестнице, — что садик твой на Трубной площади?

Желая захватить ее внимание, я начал, не ожидая ответа, декламировать с максимально доступной мне артистичностью: