Соломон Кипнис - Записки некрополиста. Прогулки по Новодевичьему

О герасимовском «реализме» история сохранила любопытный документ....

Заместитель комиссара советской части Всемирной выставки в Нью-Йорке (1937), где наш павильон украшала картина Герасимова «Сталин среди командиров 1-й Конной армии», сообщал в Москву: «Защитники расстрелянных шпионов-диверсантов, фашисты, троцкисты, белогвардейцы являются сюда с попытками ослиным копытом лягнуть СССР. Останавливаются у картины А.Герасимова.., тщетно разыскивают среди командиров Первой Конной близких им по духу Тухачевских, Гамарников и др. шпионов фашистской контрразведки...».

Со смертью Сталина стала сходить на нет и роль Герасимова в руководстве советским искусством. Он потерял пост президента Академии художеств, перестал выставляться, картины его перекочевали в запасники музеев...

(8-27-1)

Заведующий кафедрой скульптуры Московского высшего художественно-промышленного училища (бывшее Строгановское) Мотовилов Георгий Иванович(1884-1963) частенько напоминал студентам слова французского мастера Бурделя:

«Если хотите оживить глиняную скульптуру, то ударьте ее кулаком в живот»....

Москвичи старшего поколения наверняка помнят, что дом на углу улицы Горького и Тверского бульвара, в котором находится магазин «Армения», венчала стоящая на пьедестале-башенке огромная фигура балерины. Это работа Мотовилова.

И вдруг балерину, простоявшую десятка два лет, убрали, а ведь была она вполне на месте, и без нее стало много хуже. Почему же так сделали?

Остроумное объяснение этому дал ученик Мотовилова скульптор В.Лемпорт:

«... Сняли се из-за чьей-то стыдливости: а вдруг Пушкин — он тогда стоял на Тверском бульваре — поднимет голову, что он там увидит?»

А может, создавая балерину, Мотовилов ударил ее кулаком в живот?

Если так, то хорошо, что отцы города, застыдившись, решили, хотя и с опозданием, обеспокоиться о морали Пушкина, а заодно и нашей.

(8-30-8)

Так назвала свой роман писательница Николаева Галина Евгеньевна(1911-1963); роман, как и одноименный фильм по этому произведению, пользовался в конце 50-х большой популярностью. А еще раньше роман «Жатва» принес автору Сталинскую премию.

Литературной деятельности Николаева посвятила себя целиком только после войны, хотя и раньше писала стихи, рассказы. А на фронтона уходила как врач Волянская.

В конце войны Галина Евгеньевна послала по почте в редакцию журнала «Знамя» тетрадку стихов с просьбой передать ее «Николаю Тихонову (если он жив)».

Тихонов отобрал несколько лучших вещей, которые и напечатал журнал. Это был фактически дебют Николаевой в большой литературе.

Галина Николаева — одна из «шести известных одного неизвестного». Надгробие ей Эрнст Неизвестный сделал по мотивам произведения «Битва в пути».

(8-35-1)

Министр геологии Малышев Илья Ильич(1904-1973) не сомневался, что пришедший к нему на прием специальный корреспондент газеты «Правда» по Красноярскому краю Шестакова несет какой-то вздор, сообщая о злоумышленном вредительстве при геологических разведках в Центральной Сибири, и выгнал ее, не желая слушать всю эту чепуху.

Но вскоре был вынужден не только слушать, но и отвечать...

Шестакова добилась встречи с Берией, передала ему все состряпанные материалы, а тот обо всем проинформировал Сталина.

И вот созвано Политбюро, где о вредительстве геологов докладывает... сама Шестакова!

Старейший ученый-геолог академик В.И.Смирнов, вспоминая об этих мрачных событиях, писал про Шестакову: «Оказалось, что она, этот черный ангел смерти в бабьей юбке, больна хронической шизофренией, страдала манией злобного преследования других».

Но это все потом, а тогда события развивались по хорошо отработанной репрессивной технологии: открывается «красноярское дело» и начинаются массовые аресты.

Одной из жертв навета стал выдающийся геолог, первооткрыватель многих месторождений полезных ископаемых Русаков Михаил Петрович(1892-1963), член-корреспондент Академии наук Казахской ССР.

Обвинение придумали абсурдное, но страшное: оказывается, Русаков, ни много, ни мало, скрывал от советской власти открытые им рудные богатства (?!). К тому же чекисты установили, что Русаков «тайный американский шпион».

Какие же могли быть в этом сомнения, если Русаков, приехав в научную командировку в США, наносит визит эмигранту из России, бывшему колчаковскому министру профессору-геологу Гудкову, и передает ему, заметьте — по поручению председателя Комитета по делам геологии, предложение вернуться в Советский Союз, где его ждет большая и интересная работа?

Арестовали Русакова в мае 1949. Продержали 14 месяцев в сырой камере-одиночке, с крысами, без света, без единой прогулки, не давали табака, не разрешали никаких передач, похудел он на 32 кг.

Допрос за допросом. Все абсурдные обвинения он отметал, держался из последних сил. Но, увы, сломался. «Кончилось тем, — вспоминал он, — что я подписал все протоколы, не читая, которые писал под диктовку, сознаваясь во всех вредительских делах».

Приговорили Русакова к 25 годам лагерей. В марте 1954 реабилитировали, как и других осужденных по сфабрикованному «красноярскому делу».

(8-35-6)

ВЕРШИНА В ОКЕАНЕ ТРУДА

Нескончаемая очередь собиралась в октябрьские дни 1954 года на Кузнецком мосту у входа в московский Дом художников, где к 80-летию скульптора Конёнкова Сергея Тимофеевича(1874-1971) открылась его персональная выставка.

Среди почти двухсот произведений выдающегося скульптора, которому были подвластны и дерево, и бронза, и мрамор, особое восхищение вызывал «Автопортрет».

Он стал вершиной в океане труда скульптора, своеобразным гимном человеку-творцу.

Восторг от увиденного «Автопортрета» усиливался еще и от сознания, что эта монументальная скульптура, в которой отразилась духовная и физическая мощь ее создателя, сработана восьмидесятилетним мастером.

Конёнков рассказал любопытную историю создания «Автопортрета»:

«У нас в доме появилась старая добрая наша знакомая Анна Сергеевна Курская. Она в этот раз как-то особенно внимательно смотрела на меня, а потом решительно заявила:

— Сергей Тимофеевич, как хотите, но вы должны приняться за свой автопортрет.

— Да у нас в доме и трельяжа нет, чтобы видеть себя и в фас и в профиль, — отбивались мы с Маргаритой Ивановной (жена скульптора — прим. автора).