Лев Лещенко - Апология памяти

Что же касается Оскара Борисовича Фельцмана, дай ему Бог доброго здоровья на долгие годы, то в чисто житейском смысле он представляет собой, на мой взгляд, совершенно уникальную фигуру. Оригинальность его как в творчестве, так и в жизни стала в артистических кругах притчей во языцех. Даже просто побеседовать с ним — непростое дело. Только откроешь рот, чтобы что-то сказать, как он тут же тебя перебивает: «Слушай меня, слушай меня… Это вот так надо делать, вот так… Слушай, слушай, слушай… Погоди, я сейчас скажу… Вот это хорошо, а это плохо… Да не перебивай ты, слушай, что я тебе скажу!» Такой вот разговор, напоминающий игру в одни ворота. Уходишь с полным ощущением того, что если и есть на свете некий всеведущий человек, который знает все за всех, то имя ему — Фельцман. При том, что Оскар Борисович великий, так сказать, теоретик, он — человек весьма даже «реальный», великолепно ориентирующийся в обстановке, знающий, откуда что берется.

Конечно же ему, прославленному отечественному композитору, создателю таких блистательных песенных хитов, как «Ландыши», «Баллада о красках», «Огромное небо», «Черное море мое», «Венок Дуная» и еще многих, многих других, грех жаловаться на судьбу. Мало чьи произведения звучали в космосе в исполнении самих космонавтов, подобно его знаменитой песне — «Четырнадцать минут до старта»… Но мне лично иногда чуть-чуть жаль, что пик творческой активности Фельцмана не пришелся на теперешнее время с его невероятными возможностями. Родись он этак на тридцать — сорок лет позже, он, безусловно, сделал бы себе и в наши дни феерическую карьеру. Все дело в его профессиональной хватке. Он всегда во всем был у нас первым. Фельцман первым начал делать современные аранжировки, первым начал записывать фонограмму не на две, как было принято, а на четыре, а то и восемь дорожек. Он первым начал раздельно записывать ритм и мелодию. Никто, пожалуй, кроме него, не уделял столько внимания аранжировке и трактовке песни. Это был и есть музыкант невероятного «чутья» на все самое передовое, современное. Когда с ним общаешься, не покидает впечатление, что внутри него идет какой-то сложнейший, безостановочный мыслительный процесс. Как будто часики стучат: «Тик-так, так-так, тик-так…» А то, что он в этот момент еще и общается с тобой, для него всего лишь некое побочное, не главное действие, не мешающее той самой внутренней работе. Одним словом, Оскар Фельцман даже и сейчас, в свои немалые уже годы — «человек-ракета», «реактивный» человек. Он настолько поглощен своим внутренним процессом, что На него порой даже обидеться нельзя всерьез — если он тебя чем-то и задел, то неумышленно, не ставя это своей целью.

Правда, однажды я обиделся на него довольно крепко. Хотя именно композитор Фельцман, и никто иной, стал волею судьбы моим «крестным отцом» на Гостелерадио: с ним я сделал первую в жизни студийную запись — это была песня «Улица Мари-Роз», принадлежавшая его перу… В данном же случае речь идет о песне Фельцмана «Баллада о красках» на стихи Роберта Рождественского, которую Союз композиторов СССР и Министерство культуры СССР единодушно утвердили для исполнения на фестивале в польском городе Сопоте. Я, как первый исполнитель этой песни, получивший ее, можно сказать, прямо из рук автора, имел все основания считать, что в Сопот поеду именно я. Не буду сейчас повторять уже не раз рассказанную мной «темную» историю о том, как мои планы сорвались и что тому было причиной. Интересно не это, а то, как повел себя в такой непростой ситуации Оскар Борисович. «Баллада о красках» была, что называется, не «фестивальной» песней. В «Балладе» шло, по сути, драматическое повествование в стихах. Все, что требовалось от исполнителя, — максимально точно донести до слушателя ее содержание. А что, если этот слушатель — иноязычный, владеющий русским лишь постольку поскольку? К тому же Сопот есть Сопот, суть фестиваля — песни скорее облегченно-развлекательного, нежели драматического свойства. Так что, с одной стороны, выбор именно этого произведения для Сопота мог показаться довольно странным. С другой стороны, надо не забывать, в какой стране мы тогда жили. Для советских и партийных органов главную ценность любой песни составляли отнюдь не музыкальные достоинства, а ее идеологическое звучание. «Баллада о красках» была признана высокоидейной, стало быть, ей и отправляться в Сопот…

Забавно, что автором этой «высокоидейной песни» был все тот же Оскар Фельцман, которому несколькими годами ранее власти устроили жестокую головомойку за его знаменитые «Ландыши», объявленные официозной критикой «верхом безыдейности и пошлости в советском эстрадном искусстве». За эту в общем-то совершенно безобидную, милую песенку на Фельцмана «наехали» так круто, объявив его чуть ли не врагом народа, что он, по его собственному признанию, стал всерьез опасаться, как бы ему не загреметь в тюрьму. Времена, как известно, были тогда для этого вполне подходящие…

Что же касается «Баллады о красках», то после ее высочайшего утверждения ничего не оставалось, как готовить песню к конкурсу. Надо было пробовать различные варианты аранжировок «Баллады» и по возможности «обкатать» ее, «впеться» в нее на гастролях — что я и сделал, отправившись в поездку по стране с оркестром Вадима Людвиковского.

Первый вариант аранжировки меня как певца в принципе устраивал. Но, чувствуя, видимо, что «Балладе» все же не хватает фестивального блеска, наше руководство предложило сделать второй вариант, причем даже не поставив в известность меня, уже заявленного исполнителя. В Зеленом театре было устроено нечто вроде генеральной репетиции «Баллады» с оркестром Бориса Карамышева, который совершенно неожиданно для меня выдал вдруг аранжировку в стиле модного тогда биг-бита! Серьезной, задушевной, раздумчивой по характеру песне попытались приделать чужие «ноги». Меня это буквально подкосило, я жутко растерялся, ибо результат оказался убийственным, песня просто погибала, и я вместе с ней. Но потом все же вернулись к первому варианту. Впрочем, меня это уже не касалось — стало известно, что в Сопот я не поеду. Оскар Борисович даже и не попытался хоть как-то Поддержать мою кандидатуру. Подозреваю, что Фельдман не сделал этого вовсе не потому, что относился ко мне плохо, а просто ему, очевидно, было в принципе все равно, кто будет это петь. Но, как показало будущее, такое равнодушное отношение к судьбе собственной песни обернулось в конечном итоге против него самого — «Баллада» не вошла даже в число дипломантов сопотского фестиваля. Впрочем, никакого серьезного следа в биографии Оскара Фельцмана этот факт не оставил. Ну а молодой певец Лев Лещенко, надувшись на маэстро, на некоторое время заметно охладел к его творчеству. Но потом все это постепенно сгладилось, забылось, так что мы и по сей день остаемся с Оскаром Борисовичем добрыми друзьями.