Рихард Зонненфельдт - Очевидец Нюрнберга

Мои родители, само собой, тоже были членами этого круга. Однажды молодой фрейдист спровоцировал маму, и она заявила, что никогда в жизни не совершала ошибок. Услышав свои собственные слова, она замолчала. Какая школа жизни для подростка – увидеть своих родителей через призму психиатрической теории!

Я был наемным электриком без школьного аттестата среди психиатров, которые как минимум шесть лет проучились в университете, но у меня была машина и талоны на бензин, чего не было ни у кого из них, потому что я работал «на оборону». Я тщательно ухаживал за машиной, чтобы она потребляла как можно меньше топлива, и сумел сэкономить немного бензина для дел, не связанных с обороной. Так я стал пользоваться популярностью у молодых докторов, которым нужен был транспорт, чтобы ездить на свидания. Они часто звали меня с собой, когда ехали искать развлечений, одним из которых было купание голышом в заброшенной каменоломне.

В больничной столовой я познакомился с Г. Уилсоном Шеффером, клиническим психологом. Он также был деканом колледжа Маккой при университете Джона Хопкинса, где обучались вечерники. Я так и не узнал, не мои ли родители попросили его об этом или это была его идея. Засунуть меня обратно в школу никому так и не удалось. Но как-то раз Уилсон сказал мне, что если я сдам ему специальный вступительный экзамен в колледж Маккой и получу по всем предметам хорошие и отличные оценки за первые два семестра, то они закроют глаза на отсутствие у меня аттестата о среднем образовании. С гарантией, что я сохраню независимость и не вернусь в школу, я ухватился за его предложение обеими руками.

Я сдал экзамен декану Шефферу, и вот, в возрасте девятнадцати лет, меня зачислили в колледж. Я получил отличные оценки по всем предметам, даже по техническому черчению, хотя я то и дело проливал черную тушь на чертежи, прокорпев над ними много часов. Я закончил курс черчения благодаря Вальдемару Циглеру, моему профессору по химии, который составил раствор для удаления клякс без вреда для бумаги.

Я помню, как вставал в 5 утра, приступал к работе еще до семи, уходил в пять вечера, бежал домой принять душ и переодеться и приходил в университет в половине седьмого, где учился три раза в неделю до 10 вечера. Я постоянно чувствовал усталость, а по выходным еще приходилось делать уроки. На работе я единственный ходил в колледж, а в колледже единственный имел лицензию специалиста-электрика. Эти контрасты льстили моему чувству непохожести на остальных и позволили мне приобрести множество связей в обществе. Помимо дружелюбных психиатров из Шеппард-Прэтта и моих грубоватых товарищей по работе, я познакомился со студентами в университете Хопкинса, в том числе и с несколькими умными женщинами, которые в то время не допускались на дневные отделения университета, и даже благосклонными профессорами, с которыми мы обсуждали технические идеи.

Но этому первому этапу моей американской жизни вскоре суждено было подойти к концу. Армия США, овладев Африкой, упорно продвигалась по Италии для неизбежного вторжения в Европу, вооруженные силы нуждались в пушечном мясе, и мне было приказано явиться на призывной пункт. В конце концов война снова догнала меня.

Поскольку я не был гражданином США, мне не разрешили поступить на военную службу добровольно, как я хотел в начале 1942 года, и мне пришлось ждать, пока меня не призовут. Кроме того, мне сказали, что, так как я гражданин другого государства, правительство само выберет, где мне служить.

В ноябре 1943 года мне было велено явиться на учебный пункт 17-го полка в Балтиморе, где я на ура прошел медицинское освидетельствование, не считая плоскостопия, которое, как я понял, не позволяло мне служить в пехоте. Через несколько дней меня перенаправили на призывной пункт в близлежащем Кэмп-Миде. Мои друзья были уверены, что я окажусь в инженерных войсках, или войсках связи, или в военной разведке, или даже в армейских воздушных силах, как их тогда называли. Когда я хорошо прошел стандартную проверку для призывников, я сказал, что желал бы получить назначение туда, где пригодился бы мой опыт и знание Германии, а также квалификация как электрика и радиотехника.

И вот на следующий день я оказался на поезде с древним паровозом, изрыгавшим черный дым, по дороге в Кэмп-Блэндинг в Северной Флориде, где я должен был получить базовую пехотную подготовку. В то время вооруженные силы больше нуждались в пушечном мясе, чем в специалистах. Я решил постараться и избавиться от последних следов акцента. Мне хотелось быть уверенным, что американские солдаты не примут меня за немца.

Через три недели базовой подготовки в Кэмп-Блэндинге меня вместе с другими призывниками на грузовиках доставили в окружной суд в Джэксонвилле. Вплоть до самого момента, когда я встал, чтобы принести присягу, я не подозревал, для чего я там. Неожиданно я стал американским гражданином. Никаких церемоний, просто поднял правую руку и сказал: «Клянусь». И еще: «Хотите ли вы сменить имя?» Из Хайнца Вольфганга Рихарда Зонненфельдта я стал Рихардом В. Зонненфельдтом.

Стать американским гражданином было моей голубой мечтой. И вдруг, без всяких церемоний, мечта стала былью. Я был ошарашен.

Вот так я, последним прибыв в Америку, оказался первым среди родственников и друзей, кто получил американское гражданство. Мое гражданство помогло родителям, у которых теперь был сын-солдат. Я был на седьмом небе от счастья, что стал полноправным гражданином величайшей страны мира. Я весь сиял и глубже дышал воздухом, который теперь стал таким же моим, как и любого другого американца. Я больше никогда не буду беженцем.

В Кэмп-Блэндинге я научился сворачивать одеяло, чистить ботинки, складывать сундук и вещмешок, носить винтовку и атаковать штыком картофельные мешки. Я так метко стрелял в цель, что мне выдали винтовку «Спрингфилд» с телескопическим прицелом для снайперской стрельбы. Когда нас стали обучать уличному бою, не осталось никаких сомнений, что нас тренируют для военных действий в Европе. Среди прочего нас научили, что если в нас кинут гранату и ее нельзя будет отбросить, то кто-то должен накрыть ее своим телом, чтобы спасти товарищей. Через несколько дней лейтенант, командовавший нашей учебной ротой, показал, как надо отбрасывать настоящие гранаты. Он выдернул чеку, запал задымился, и лейтенант неловко уронил ее себе под ноги. У нас было пять секунд до взрыва. Наш товарищ по учебке, высокий и красивый юноша, бросился на гранату, а остальные укрылись, кто где смог. Но, разумеется, это оказался муляж, учебная граната без боевого заряда.

Молодого красивого солдата направили в школу для кандидатов в офицеры, потому что он «пожертвовал» собой. Или не пожертвовал? Он всегда был любимчиком сержанта Витакко, начальника нашей части. Как сейчас помню, Витакко любил повторять: «Солдаты, если вы сидите на толчке и слышите, что я ору «Становись!», кончайте гадить и рвите со всех ног».