Всеволод Глуховцев - Александр Первый: император, христианин, человек

Не поздно ли исправить это, попытаться убедить Александра в дружеских намерениях (правдивых или нет – другой вопрос), как в недавнем прошлом – в Тильзите, в Эрфурте?.. Может, и не поздно. Да вот стоит ли! Если русский император так слепо сам лезет в западню, то чего ради мешать ему? Вероятно, лучше было бы совсем не воевать с Россией, но если Александр так несуразно «подставляется»… ну что ж, значит, сам виноват. А не использовать момент грех. Что могут сделать русские войска, по крайней мере, в их нынешнем виде, с великой армией, вобравшей в себя всю Европу?.. Последний рывок на восток, последний удар – империя московитов развалится, и тогда будет открыт путь в Азию, в Индию… а уж известно, что стоит лишь коснуться Ганга острием французской шпаги, чтобы рухнуло всё величие Англии. И тогда Наполеон Бонапарт – повелитель мира!..

Фантомному повелителю, видимо, и в голову не могло прийти, что он думает так, как за него уже подумал Александр. Что он, в угаре мнимого всемогущества, влеком незримой нитью, которую без шума и громких слов держит в руках Император Всероссийский…

Александр разыграл эту пьесу блестяще – не убоимся такого эпитета. Его убеждённость кажется почти невероятной! – тем она ценнее. В сложнейшей обстановке мировой политики он сумел выдержать тот курс, что считал должным. И победил.

Ум, энергия и воля есть огромные плюсы при верно выбранной цели. Если же цель взята ошибочно, то эти плюсы превращаются в столь же гигантские минусы: чем больше ума и воли у человека, ступившего на ложный путь, тем страшнее будет крах. Александр смог отправить Наполеона на дорогу к миражам, и… и лучше всего здесь привести слова французского историка А. Вандаля, в которых звучит горький упрёк за Отечество – зарвавшемуся, ставшему маньяком власти императору:

«Мы проследили, как в течение шести месяцев он добивался этого результата, с каким искусством замедлял ход событий, какими глубоко рассчитанными маневрами то успокаивал, то насиловал Пруссию; как не спеша оплетал Австрию, как хитрил всё время, всюду, с непоколебимым упорством. Странное, невыразимо тяжёлое впечатление производит это зрелище: сердце сжимается от боли, когда видишь, как он неистово стремится к приобретению выгод, которые приведут его к гибели, сколько сверхчеловеческих усилий затрачивает он, чтобы добиться их; как терпеливо прокладывает себе пути к порогу той России, где закатится его счастливая звезда; с каким неподражаемым искусством обеспечивает себе путь к пропасти!» [12, т.4, 296 ]

С мастерством гипнотизёра подводя Бонапарта к роковому для того решению вторгнуться в пределы Российской империи, Александр, разумеется, исходил из своих очевидных преимуществ: бескрайних просторов родной страны, где растворится любая вражеская армада. Тот же Вандаль (в трудах которого, при всём их галльском патриотизме, явно заметны симпатии к России) объявил: «…Александр, озарённый пророческим ясновидением, видел спасение России именно в её обособленности, в то время, как он прекрасно распознал своих истинных и всесильных союзников – время, климат, природу и бесконечные степи…» [12, т.4, 288 ]. Сказано как-то даже слишком уж восторженно – вероятно, сказался эффект «обратного взора»; но в сущности-то, Вандаль прав. Хотя, где именно, когда и как родилась идея «скифской войны» – призрачной, заманивающей противника в никуда, в азиатский космос уходящих в бесконечность горизонтов?.. Скорее всего, это вовсе не редкий случай, когда идея носится в воздухе: когда одновременно или почти одновременно множество людей думают на одну и ту же тему, подбираются мыслью к одному и тому же решению – тогда идея постепенно обретает плоть, становится действиями, фактами, вещами… Конечно, бывает по-разному. В данном случае приоритет достался Александру – и это, очевидно, справедливо. Кто бы ни прикоснулся к идее первым, император есть император: он ответствен за всё, с него и спрос. А ответить на этот спрос он сумел.

Но разумеется, данная идея нуждалась в детальной, кропотливой аналитической проработке. Необходимо выбирать маршруты отхода войск, создавать базы и укрепрайоны, высчитывать количество пушек, ружей, пороха, обмундирования, провианта, фуража… Нудная, повседневная, тяжёлая работа, содержащая сотни вопросов и ещё большее количество ответов, порождающих всё новые и новые вопросы… несть числа заботам, сколько людей, столько и мнений, а уж в генералах-то вокруг Александра недостатка не было. И потому путей реализации «скифского» плана наметилось несколько.

По некоторым свидетельствам, сама идея – размазать, распылить Наполеона по необъятному русскому пространству – высказывалась Барклаем ещё в 1807 году, задолго до того, как он стал военным министром; а когда стал, то предоставил царю уже вполне подробно проработанную схему реализации этой идеи, и получил высочайшее одобрение [5, 166 ].

К этому времени император уже вовсю разыгрывал Наполеона политически – Барклаева идея явилась закономерным продолжением такой политики… Но тут вдруг возник близ Александра ещё один военный теоретик, предложил свой план. Это был некий генерал Фуль [в некоторых источниках Пфуль; исходно, по-немецки – Phull, а в отечественных источниках равно встречаются оба варианта написания – В.Г.]. Сей профессор стратегии отличился во времена Четвёртой коалиции: тогда он служил своей родной Пруссии и уже тогда ходил в теоретиках. Он и был составителем генерального плана боевых действий против Наполеона. Чем эти действия закончились, мы знаем: страшным разгромом в Иена-Ауэрштадтском сражении; однако Фуль не смутился даже ни на йоту. Он заявил во всеуслышание, что план замечательный, но его не выполнили, так как прусские генералы руководили из рук вон скверно, а боевой дух войск упал ниже некуда… Ну, что правда, то правда – так оно и было.

Вообще, странный, какой-то трагикомический персонаж был этот Фуль – одна фамилия чего стоит! Если уж Барклая-де-Толли наши изобретательные солдаты ухитрились прозвать «Болтай, да и только», то каким псевдонимом они бы покрыли Фуля?.. – каждый волен догадываться сам.

Тильзитский мир лишил «академика» возможности применять свои таланты на родине, и он перебрался в русскую службу, вскоре оказавшись в свите императора. Александр почему-то счёл Фуля гигантом военно-научной мысли, и тот приобрёл немалое влияние на царя. Тогда и возник пресловутый план.

Если вкратце – предполагалось создание мощного укрепрайона («лагеря») близ местечка Дрисса на одноимённой реке – ныне это территория Белоруссии, а тогда не то, чтобы граница, но и не глубь империи, такое послепограничье. Подразумевалось, что Наполеон, вторгшись в пределы России и имея дальнейшую дирекцию либо на Москву, либо на Петербург, никак не минует Дрисского лагеря, где будут сосредоточены основные силы русских войск. Они-то и задержат неприятеля; а множество отрядов помельче будут в это время наносить застрявшей армии Наполеона с разных сторон небольшие, но чувствительные удары – пока не изнурят её вконец.