Ева Берар - Бурная жизнь Ильи Эренбурга

Вместе с тем участие в подпольной организации не предполагало обязательного прекращения учебы. Николай Бухарин, например, вернулся в университет. Но Эренбург был неустойчивым, склонным к крайностям, к бунтарству. В нем тлело подспудное желание довести свой конфликт с обществом до последней черты, до полного разрыва. Вслед за поражением революции начался небывалый всплеск антисемитизма. Черная сотня бесчинствовала в городах, крестьяне нападали на еврейские местечки. По словам историка, «в 1905 году для евреев в России настала Варфоломеевская ночь» [23] Dubnov S.M. History of the Jews in Russia and Poland. Philadelphia. 1920. Vol. 3. C. 114–115. . Едва добившись признания своих прав и своей культуры, евреи обречены были горько поплатиться за новообретенные свободы. Одни спасаются, уезжая за море в эмиграцию, другие вступают в борьбу за достойное место в конституционной России. Эренбург отыскал себе нишу в подпольном революционном движении, среди социал-демократов: к антисемитизму они относились с презрением, как и ко всем проявлениям национального и религиозного сознания. В их кругу он чувствовал себя увереннее, здесь ему жилось проще и дышалось легче, чем в русском обществе.

Однажды в ноябре 1907 года, в три часа ночи раздался стук в дверь: на квартиру явились жандармы. Во время обыска были обнаружены только ноты «Марсельезы» и несколько открыток. На этот раз Илье повезло, и он продолжает подпольную работу. После того как он успешно справился с первым партийным поручением — сбором денежных средств для забастовщиков, ему доверили более ответственное задание — создание партийной ячейки в казармах.

Целая пропасть отделяла мир обывателей от жизни подпольщиков: «Я враждебно относился к своим родителям, к эсерам, к декадентской поэзии, к Исидоре Дункан и к молоденьким девушкам, которые думают только о замужестве. Искусство я считал постыдной слабостью и никогда бы не признался, что провел ночь за чтением „Мистерий“ Кнута Гамсуна». Добровольный отказ от светской жизни, театров и литературных разговоров, презрение к поэтам-декадентам, которыми он зачитывался в четырнадцать лет, — все это, несомненно, было следствием нового интеллектуального окружения, повлиявшего на его кругозор. Между тем в революционных кругах, которые никак не могли оправиться от поражения революции 1905 года, начинается страстное увлечение идеалистическими построениями; возникает феномен «богоискательства» (само это понятие принадлежит философу Николаю Бердяеву). Бердяев и ряд других мыслителей отказались от идей марксизма и социал-демократизма, осудили «нигилизм» (то есть материализм и атеизм) революционной интеллигенции и стали на путь реабилитации духовности и религии. Радения «богоискателей» привлекали многих поэтов и писателей, готовых заняться расстрижением разума, — но не молодого Илью Эренбурга.

В феврале 1908 года к нему домой снова пришли жандармы, и на этот раз его арестовали. Во время обыска была найдена печать создаваемой «боевой группы социал-демократов». Эренбургу угрожало шесть лет каторжных работ, он провел в заключении пять месяцев. Он сидел вместе с уголовниками; встречал в заключении и товарищей по партии, участвовал в голодовке заключенных, предпринял попытку побега. Самое страшное началось, когда его поместили в одиночное заключение: выносить это ему, семнадцатилетнему, было не под силу. Он подает ходатайство об изменении меры пресечения, и, как ни странно, его освобождают из тюрьмы, запретив проживание в Москве. Следуют месяцы скитаний: вначале Илья уезжает по месту своего рождения, в Киев, затем следует запрет на жительство в Киеве и Киевской губернии. Он находится под гласным надзором полиции, которая всюду следует за ним по пятам. Эренбург отправляется вначале на юг, в Полтаву — чужой город, где у него не было ни крова, ни друзей, а затем нелегально возвращается в Москву. В конце концов, отчаявшийся и обессиленный, Илья сдался. Он явился в отделение и попросил вернуть его в тюрьму: тюремное заключение кажется ему предпочтительнее, чем «свобода под надзором». Однако развязка оказалась неожиданной: его драматическое решение вызвало у жандармов снисходительную улыбку: оказывается, отец добился для него разрешения выехать за границу «в связи с состоянием здоровья». После десяти месяцев страха и скитаний, вконец измученный, Эренбург наконец согласился уехать. Родители предлагали ему продолжить образование в Германии. Но он предпочел поехать в Париж.

Почему же Эренбург все-таки выбрал Париж? Чем привлек его этот город, какие образы, легенды и грезы были с ним связаны? Германия ему казалась страной, где учатся в университетах, ведут серьезный, размеренный образ жизни — жизни как раз такой, от которой он уже отказался в Москве. Далекий Париж был для него городом приключений и революции. Позже Эренбург, конечно, скажет, что им владела одна-единственная мысль — присоединиться к Ленину и продолжать партийную работу.

Ленин, правда, только что переехал из Женевы в Париж, где пересекались пути русских, покинувших страну после подавления революции. Состав этой волны эмиграции был весьма пестрым. Среди политических беженцев были большевики и меньшевики, эсеры и анархисты, было много евреев, рабочих и ремесленников. Газеты писали о «русской общине», тогда как в реальности русская эмиграция представляла собой мозаику, состоявшую из евреев, поляков, русских, прибалтийцев и кавказцев. Несмотря на значительные социальные, национальные и политические различия, русская колония демонстрировала поразительную солидарность: организовались столовые, кассы взаимопомощи, биржи труда и, самое главное, учебные заведения — курсы, лекции, народный университет, две библиотеки. В Сорбонне русские составляли самый большой контингент иностранных студентов. Обучение производилось в двух направлениях. Интеллигенция, как полагается, несла просвещение в народ: лекции, читавшиеся в зале Алькасара и на авеню Шуази, затрагивали самые актуальные темы — от женской эмансипации до политики Столыпина. Вместе с тем те же самые интеллигенты не в состоянии были приспособиться к быту и найти себе заработок; для них открылись профессиональные курсы Рашель, где можно было выучиться на электрика или механика [24] См.: Парижский вестник. 1910–1912. . Культурная жизнь была богатой и разнообразной: литературные вечера, спектакли, маскарады. Но все это не могло победить в эмигрантах чувства деклассированности. Еженедельник «Le Messager de Paris» в каждом номере сообщал об очередном самоубийстве: среди пожелавших свести счеты с жизнью были рабочие и служащие, врачи и предприниматели, преследуемые долгами, а чаще всего молодые люди лет восемнадцати — двадцати. В то время получить вид на жительство было нетрудно: сорок лет спустя Эренбург поразит советских читателей рассказом о том, как он жил в Париже не только без паспорта, но и без удостоверения личности. Однако устроиться на работу было нелегко, да и заработки были мизерные. В этих трудных условиях болезнь часто приводила к смертельному исходу, а беременность воспринималась как катастрофа.