Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

22 августа 1951 года. Горох снова вытянулся вверх с потрясающим чувством направления, не реагируя на боковой солнечный свет. Одиннадцать из тридцати горошин выбрались на поверхность, хотя путь их был неблизок — сорок сантиметров. Две горошины сдались, поднявшись на двадцать сантиметров, и еще несколько потеряли терпение, не выдержав длинного расстояния. Сантиметров за восемь до поверхности они выпустили боковые отростки со сформировавшимися листочками. Но эти горошины тоже оказались достаточно дисциплинированными, чтобы через полсантиметра отказаться от этих отнимающих много сил бегов. Какая жизненная энергия таится в этих ростках, способных произвести стебелек толщиной полтора миллиметра и длиной сорок сантиметров. Как я и предполагал, v фасоли не наблюдается столь сильного биологического «инстинкта». Только один боб из шести попытался выбраться на поверхность и тоже сдался всего в нескольких сантиметрах от цели, а другие — явно сбитые с толку — выпустили ростки в разные стороны от семени. Почему эти родственные растения ведут себя по-разному?

25 сентября 1951 года. Долгое время я так уставал от работы в саду, что почти не испытывал желания писать. Работа в саду постепенно превращается, как неодобрительно заметил Гесс, в манию. Поначалу она была для меня освобождением. Но теперь меня порой пугает заурядность этой механической деятельности. Если я буду постоянно заниматься садоводством, я вполне могу превратиться в садовника как умом, так и душой. Выживание в тюрьме — это проблема равновесия.

Параллель с Карно — Мрачные новогодние мысли — Мою дочь приглашают учиться в Соединенные Штаты — Гитлер — психолог — Нам предстоит плести корзины — Понятие преданности — Национализм Нейрата — Трудности в общении с Герингом — Использование силы против Гесса — Пан-Европа — Смерть матери — Гитлер о разрушении немецких городов — «Нюрнбергский дневник» Гилберта — Снова в карцере

23 ноября 1951 года. Два месяца, включая четыре недели «отпуска», ничего не писал. Тем временем западные державы объявили о прекращении состояния войны с Германией. Скоро опять появятся немецкие солдаты.

25 ноября 1951 года. В официальном тюремном письме попросил дочерей связать мне на Рождество пару повязок на запястья и «шлем» — цилиндр длиной тридцать пять сантиметров и шестьдесят сантиметров в окружности с отверстием для лица. Нечто подобное я надевал, когда катался на лыжах.

2 декабря 1951 года. Мне не отдали письмо от родных, потому что я не выполнил рабочий приказ французского директора. Никто, кроме майора Бресара, не относится к этому наказанию всерьез. Я злюсь только потому, что мне трудно притворяться равнодушным. Это отнимает слишком много нервной энергии.

3 декабря 1951 года. Увидел статью в «Ревю», но очень торопился и прочитал только часть. Она вышла два с половиной месяца назад, и даже охранники держали ее в секрете от нас — что также избавило нас от назойливых расспросов. Описание нашей жизни в Шпандау в весьма искаженном виде. Мы с Нейратом пришли к единому мнению, из-за подобных спорных статей западным державам так сложно добиться нашего досрочного освобождения. Группа Шираха, Функа и Дёница, напротив, выглядит очень довольной. По некоторым признакам я пришел к заключению, что материал для статьи предоставил Функ. По-видимому, у него тоже есть собственный канал связи с внешним миром; в общем-то, можно предположить, что к настоящему времени каждый заключенный обзавелся незаконными средствами связи.

6 декабря 1951 года. Прошлой ночью прочитал в постели номер «Ревю». Серия статей называется «За стенами Шпандау». Автор — Юрген Торвальд; тюрьма еще не сломала меня, утверждает он и пишет дальше:

«Он все еще верит в себя и в свою миссию, суть которой пока скрыта в будущем. Он по-прежнему отказывается признать, что его жизнь и бесспорные способности остались в прошлом. Единственный из всех заключенных он борется, используя все ресурсы своего яркого интеллекта, самоконтроль и богатое воображение, и стремится пробить окружающие его стены невежества. Он непреклонно, с железным упорством заботится о своем здоровье, бегая во дворе, энергично работая в своем саду камней, он — единственный из заключенных принимает воздушные и солнечные ванны во время занятий садоводством. С тем же упорством он старается не потерять связь с реальностью. Если бы он превратился в полусумасшедшего отшельника, говорит он, у него не осталось бы ни единого шанса».

Я читаю эти слова со смешанным чувством.

Из-за статьи новый американский охранник решил, что я — самый опасный заключенный. «Если мы освободим вас, вы сразу начнете перевооружать Германию. Все генералы уже вернулись». Но он говорит это без злобы, скорее с интересом и даже уважением. Тот факт, что он охраняет столь важного заключенного, тешит его тщеславие.

9 декабря 1951 года. Утром вылил в раковину кувшин теплой воды и рассеяно наблюдал, как она вытекает в сток. В последнее время со мной часто случаются подобные казусы. Чувство неловкости.

10 декабря 1951 года. Прочитал у Гаксота, что во время Французской революции военный министр Карно так быстро и успешно организовал вооружение и обучение французской армии, что молодая республика сумела разгромить австро-прусский альянс в сражении при Вальми в 1792 году Лазар Карно, как и я, был «дипломированным инженером»; то есть он принадлежал гильдии технарей и нанимал на работу главным образом технарей. Он требовал и добивался обещания от политических лидеров революции, что его коллеги не будут подвергаться притеснениям со стороны революционных фанатиков. Удивительные параллели.

11 декабря 1951 года. Дёниц надеется на скорое освобождение. По его словам, немецкую армию не создать, пока наши новые союзники держат высокопоставленных офицеров в Шпандау. Он уже обсуждает с нами, что сказать адвокату о здешних условиях. Функ, с другой стороны, верит в астрологические прогнозы, которые предсказывают, что нас выпустят в следующем году. Даже западные директора и охранники дают Шпандау максимум два-три года. К тому времени завершится перевооружение западных стран, говорят они, и тогда можно будет заняться и этим деликатным вопросом. Мне тоже так кажется. Вообще-то каждый день для меня — настоящая пытка, но я должен держать себя в руках и не поддаваться панике.

С другой стороны, советский директор, майор, вроде бы сказал: «Никто не выйдет отсюда, пока не отсадит весь срок до последнего дня или не умрет». Во всяком случае, так я слышал вчера.

15 декабря 1951 года. Наверное, между заявлением русского директора и моим кошмарным сном есть связь. Я на десятом этаже гостиницы. Чудесный вид на море. Внизу простирается заброшенный пляж. Ярко-желтый песок резко выделяется на фоне изумрудно-зеленого океана. Тяжелый запах. Внезапно моя комната начинает раскачиваться. На мгновение горизонт уходит в сторону. Снова начинается страшная тряска, но я не могу понять, что перемещается: горизонт или комната. Еще несколько ужасных подземных толчков. Здание все больше заваливается на бок. Пол круто наклоняется, и я начинаю скользить вниз. Раскат грома, потом все погружается в темноту. Здание рушится; я скольжу все быстрее по наклонной плоскости и приземляюсь на груду камней и грязи. Вместе со мной падают обломки стен и сваи.