Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

Хотя Гитлер рассказывал о своих планах с серьезным, я бы даже сказал, торжественным видом, создавалось впечатление, что это говорит не взрослый человек, а ребенок. На долю секунды мне показалось, что все это не более чем детская игра в кубики, только с большим размахом. Но я быстро подавил в себе эту мысль. В конце концов, ландшафт здесь действительно красивее, чем в Вене или Будапеште, расположенных ниже по Дунаю. Линц в самом деле производил впечатление сонного, застоявшегося болота. И что плохого, если он хочет превратить родной город в культурную столицу?

14 января 1951 года. Теперь и советским охранникам выдали ботинки на резиновой подошве. Тараданкина, который ночью громко шагал по коридору, стуча каблуками с железными подковами, заменили. Теоретически новую обувь заказали из сочувствия к заключенным, которые до последнего времени просыпались всякий раз, когда охранники совершали ночной обход. Но эта забота создает для меня проблемы, потому что теперь я практически не слышу приближения охранников.

15 января 1951 года. Еще несколько заметок по Линцу (поскольку вчерашние записи пришлось отослать). Помимо большого дворца заседаний, Гитлер хотел построить гигантскую башню высотой 160 метров. Он позволит лишь Ульмскому собору сохранить свою «рекордную высоту» в 172 метра. А вот венский собор Святого Стефана будет превзойден, заметил он, причем намного. Помню, Гитлер сказал: «Таким образом я восстановлю справедливость в отношении епископа Рудигиера. Он хотел построить башню для церкви Линца, которая была бы выше колокольни Св. Стефана. Из Вены пришел приказ, что линцская башня должна быть на два метра ниже венской». Думаю, именно в тот день Гитлер под влиянием собственного энтузиазма впервые объявил, что когда-нибудь его саркофаг поместят в новую достопримечательность Линца, самую высокую башню Австрии.

Склеп австрийских императоров в Вене, усыпальницы прусских королей в гарнизонной церкви в Потсдаме и могила Наполеона I в Доме инвалидов в Париже произвели на Гитлера глубокое впечатление, и его мысли постоянно возвращались к собственному надгробному памятнику. Сначала он хотел быть похороненным вместе с жертвами путча 9 ноября 1923 года, в таком же железном саркофаге на площади Кёнигсплац в Мюнхене. Соединиться после смерти со старыми друзьями по партии было бы красивым жестом, считал Гитлер. Его также привлекала идея погребения под открытым небом. Поддавшись романтическому настроению, он утверждал, что солнце, дождь и снег объединяют эти могилы с вечными силами природы; или же говорил, что у него всегда сжимается сердце, когда он выглядывает из окна своего кабинета на Кёнигсплац и видит, как снежная мантия на тех саркофагах тает под лучами весеннего солнца. Иногда Гитлер также упоминал захоронение в усыпальнице линцской башни. В тот день в Линце он явно представлял свою могилу высоко над городом, в верхней части башни. Но потом он иногда говорил о собственной, отдельной могиле в Мюнхене, для которой он собирался делать эскизы.

Удивительно, но Гитлер никогда не думал о том, чтобы быть похороненным в столице завоеванной им империи; во всяком случае, за двенадцать лет я ни разу не слышал от него о подобном желании. Он часто говорил о своей могиле как о средстве политического влияния на нацию, которое нельзя недооценивать. И в самом деле, когда я слушал его рассуждения на эту тему, у меня часто возникало ощущение, что он мечтал о помпезном мавзолее для себя не столько из жажды славы, сколько из политических побуждений. Он руководствовался теми же мотивами, когда говорил, что хочет хотя бы год править рейхом из дворца фюрера в Берлине — тогда здание пройдет сакраментальный обряд посвящения. В то время его идеи казались мне бескорыстными; сегодня я понимаю, что они были высшей формой самовосхваления и исторического тщеславия.

В тот день нашей целью был металлургический завод Линца, где находился крупнейший в Германии цех по сборке наших сверхтяжелых танков. У нас оставалось немного времени, и Гитлер провез нас по местам своей молодости. Он показал нам гостиницу на берегу Дуная, где в 1901-м почти год жил Карл Май. Потом мы проехали мимо бывшего дворца барона фон Туна, где в 1783 году Моцарт написал Линцскую симфонию. У Земельного театра мы выбрались из машины и вошли в огромный зал, построенный, по всей видимости, в начале восемнадцатого века. Здесь все пришло в запустение; плюшевая обивка кресел вытерлась и порвалась; занавес запылился. Но Гитлер, казалось, этого не замечал. Он с волнением показал нам дешевые места на галерке, откуда он впервые увидел «Лоэнгрина», «Риенци» и другие оперы. Потом жестом дал понять, что хочет остаться один. Какое-то время он с отсутствующим взглядом мечтательно смотрел куда-то вдаль. Между тем мы в некотором смущении стояли в стороне; никто не осмеливался шевельнуться, и прошло минут пять, прежде чем Гитлер вернулся к действительности.

— Теперь в замок, пожалуйста, — произнес он тоном хозяина и одновременно музейного экскурсовода.

Мы прошли через арочные ворота и оказались в знаменитом внутреннем дворе замка Ландхаус с его трехэтажными аркадами.

— Здесь вы видите, на что были способны гордость бюргеров и самоуверенность патриция четыреста лет назад. Если вы сравните Линц того времени с его тремя тысячами жителей с сегодняшним городом и задумаетесь о его развитии в будущем, мои планы в отношении этого города не покажутся вам слишком экстравагантными.

Мы проехали еще несколько сот метров к так называемому Земельному музею.

— Его построил Бруно Шмитц, — рассказывал Гитлер. — Серьезный архитектор, как вам известно. В молодости я часто совершал паломничество сюда и любовался всем этим великолепием. Посмотрите на эти ворота — какие роскошные украшения! А эта стеновая панель со скульптурным орнаментом. Ее длина — больше ста метров. А некоторые уверяют нас, что это был период упадка! Что это искусство распада. Отнюдь. Я сам думал о чем-то подобном, когда делал наброски фриза для моей триумфальной арки после тюремного заключения в Ландсберге. Брекер сделал превосходные эскизы, но эти ничем не хуже. Правда, потом мои вкусы изменились под влиянием Трооста. Но сейчас, когда я опять вижу это здание, должен признать, что оно остается одним из высших достижений немецкой архитектуры.

Через полчаса мы прибыли на металлургический завод, который установили здесь только после присоединения Австрии. Нас уже ждали Гудериан, генеральный инспектор бронетанковых войск, и гауляйтер Эйгрубер.

16 января 1951 года. Прошлой ночью пришлось прервать рассказ о Линце. Несколько раз мне казалось, что я слышу звук резиновых подошв, и в конце концов так разволновался, что отложил письменные принадлежности. Лежа в темноте, я вспоминал жаркие споры по поводу планов Гитлера, разработанных еще в 1938 году и предусматривающих строительство гигантского промышленного завода рядом с Линцем. Геринг одобрил их и включил в четырехлетний план, но Тодт и особенно планировщики города выступили против. Гитлер лично выбрал строительный участок рядом с городом. Ему говорили, что восточные ветры с Дуная принесут в город вредный промышленный дым, но он отмахивался от всех возражений. Доктор Тодт убеждал, что прекрасный старый Линц превратится в закопченный промышленный и пролетарский город, наподобие Эссена, но Гитлер не желал прислушиваться к его доводам. Точно также он проигнорировал мои возражения, что огромный завод закроет городу выход к берегу Дуная, а это — наиболее ценный участок с точки зрения городского планирования. В его собственных аргументах не было и намека на романтику; это был трезвый математический расчет. По словам Гитлера, осуществление его далеко идущих планов в отношении Линца станет возможным, только если город сам сможет нести расходы по обслуживанию новых зданий. С налоговыми доходами от заводов Германа Геринга будущее Линца будет обеспечено на все времена.