Анжела Ламберт - Загубленная жизнь Евы Браун

Двадцатого сентября 1942 года Бомбардировщик Харрис организовал первый серьезный воздушный налет на Мюнхен, в котором участвовали 68 бомбардировщиков. 140 человек погибли, больше 400 получили ранения. Город впервые подвергся нападению, пусть и относительно безобидному по сравнению с другими городами на севере, но повреждений было достаточно. Людвиг Розенбергер, житель Мюнхена, записал в своем дневнике: «Взрывная волна оглушила нас, британские самолеты жужжали над нашими крышами, как гигантские шершни. На целый час воцарился кромешный ад». Гитлер в то время находился в восточном штабе «Оборотень», а Ева в Бергхофе, так что, хотя она и волновалась за своих друзей в Мюнхене, он мог быть спокоен за нее. Но ночью с 9 на 10 марта 1943 года на город обрушилась массированная атака, стоившая жизни 205 человекам, изуродовавшая в два раза больше, оставившая почти 9 тысяч без крова или контуженными. Пострадавшие собирали остатки домашней утвари среди обломков, у них не осталось ничего, кроме разодранной, запыленной одежды на теле. Ева снова была в Бергхофе, но окажись она в городе, ее защитил бы личный бункер, построенный за ее домом в 1938 году, — если бы она успела в нем укрыться. Гитлер брюзжал, что не успела бы. Ева понимала, что гордость не позволяет ему обнаружить свою зависимость от нее. Как же, он, гений, какой является миру раз в тысячелетие (по его твердому убеждению), — и зависим от женщины ? Однако его секретарши замечали, как он опасался за ее жизнь во время воздушных налетов на Мюнхен.

Каждый раз, когда Мюнхену угрожала атака с воздуха, Гитлер становился беспокоен, словно лев в клетке, дожидаясь, когда же можно будет поговорить с Евой по телефону. Его тревога почти всегда оказывалась напрасной, хотя однажды ее дом пострадал, а несколько соседних загорелись. Весь день он говорил о мужестве Евы: «Она отказывалась идти в укрытие, сколько я ее ни уговаривал. Однажды этот маленький домик обрушится, как карточный. И в мою квартиру она ехать не желала, хотя там бы ей ничто не угрожало. Наконец, она позволила мне построить маленький бункер за домом, но теперь только приглашает туда соседей, а сама бежит на крышу смотреть, не падают ли зажигательные бомбы». [Траудль Юнге, «До смертного часа»]

В марте 1943 года Гитлер вернулся из ставки под Винницей на Украине в «Волчье логово». Сталинградская катастрофа и поражение в Северной Африке подорвали как его дух, так и физическое здоровье. К весне его состояние резко ухудшилось, он сильно переутомился. Напряжение, вызванное войной, которая всем, кроме фюрера, казалась все более и более безнадежной, давало о себе знать: «Его память ослабевала, душевный и физический недуг изменил его до неузнаваемости… Он превратился в угасающего старика, доктора прописали ему стимулянты интелан и тонофосфан и антидепрессант прокрастин». Даже по телефону Ева улавливала произошедшую в нем перемену. Она жаждала заполучить его к себе в Оберзальцберг, где могла бы восстановить его энергию с помощью свежей пищи, чистого воздуха и упражнений. В «Волчьем логове» он был лишен всего этого. По воспоминаниям доктора Морелля, он часто по нескольку дней не ступал за порог.

Для полного удовлетворения его натура требовала как эпической — будь это альпийские пейзажи или масштабные кампании, — так и тривиальной составляющих жизни. Бросаясь в одну крайность, он вел сразу на нескольких фронтах сухопутные, морские и воздушные сражения, предназначенные установить немецкое господство в Европе на ближайшее тысячелетие. И он же, со всей своей манией величия, тянулся к домашнему уюту, любящей женщине, именинному столу, заваленному открытками, цветами и подарками. Наедине с Евой в ее комнатах, откинувшись на мягкие подушки, Гитлер мог позволить себе искать ласки и сочувствия. После недели-двух нежного воркования он начинал расслабляться, мило болтать о пустяках с женщинами, ходить в Чайный домик, слушать пластинки или рассказывать истории вечерами у камина. Иной раз он с отсутствующим видом замирал в своем кресле и внезапно казался очень старым и усталым. Ева Браун выглядела печальной и встревоженной. Она, как никогда, выбивалась из сил, чтобы развлечь Гитлера и гостей, подбодрить их, вовлечь в обсуждение сплетен, не имеющих отношения к войне.

В апреле 1943 года, когда Гитлер немного отдохнул и воспрял духом, в расположенном неподалеку загородном доме, именуемом «Замок Клессхайм», начались приготовления к важному государственному визиту. Ожидали почетного гостя — Муссолини. (Траудль Юнге помнит, как в момент прибытия гостей она бежала по коридору, жуя яблоко, и столкнулась с ними. Гитлер сказал: «Не стоит переживаний, дитя мое, король тоже всего лишь человек».) В мае он вернулся в «Волчье логово».

К 1943 году маршал британской авиации сэр Артур Харрис (Бомбардировщик) атаковал Германию с непревзойденной кровожадностью, преодолев первоначальные колебания общественного мнения и убедив самого себя и кабинет министров, что бомбить мирных жителей до полного подчинения — сравнительно гуманный путь к победе. В конце июля 1943 года, а точнее, с 25 июля по 2 августа девять дней и девять ночей длилась операция, метко окрещенная «Гоморра». Самолеты RAF атаковали ночью, военно-воздушные силы США — днем. В результате древний ганзейский порт Гамбурга был практически стерт с лица земли. Только за ночь 28 июля сорок тысяч человек канули в рукотворную преисподнюю, разорванные бомбами. Огненный шквал разрушил центр города на площади четырех квадратных миль, превратив его и реку Эльба в пламенеющее озеро, пожиравшее все, к чему прикасалось. Люди, здания, машины, животные, деревья, памятники, железнодорожные пути, фонарные столбы — ничто не могло выстоять против раскаленных смерчей, высасывающих кислород из воздуха. Тела плавились в огне или превращались в пепел, не оставляя бренного праха для похорон. Дым и пламя поднимались до самого неба. Не менее 200 тысяч человек погибли, и еще миллион жителей остались бездомными.

Нанесенный урон был столь велик, что даже Геббельс возмутился отказом Гитлера посетить город и подбодрить оставшихся в живых. В своем дневнике он записал: «Фюрер обязательно должен сделать это, несмотря на тяжкое бремя военных дел. Нельзя пренебрегать своим народом так долго». Но разумеется, он не посмел ничего сказать Гитлеру в лицо. Карл Отто Кауфман, гауляйтер Гамбурга и один из старейших членов партии, тоже умолял фюрера приехать, равно как и Шпеер. «Гитлер рассердился, когда я просил его ехать в Гамбург. Возможно, его раздражало, что на него оказывается давление и с другой стороны [то есть Кауфман]. Такой подход, по его мнению, не подобал его высокому положению. Он не объяснял причин своего отказа». Они могли бы и не утруждать себя просьбами. Нежелание фюрера своими глазами видеть причиняемые им страдания ни для кого не составляло секрета.